Избранное - [240]

Бегут воспоминания. Вот и он, тот, кто теперь за дверью, к кому я пришел на прием. Тихий, улыбчивый, прилизанный. На темени уже просвечивает лысина. Он явно задержался в университете.

Учился он кое-как, но перед экзаменом не волновался, как другие. Заранее знал, что свою тройку сорвет. С первого же курса он наш бессменный профсоюзный вожак. Неудобно же, чтобы вожак плелся в хвосте. Ему всегда было уютно в тени палочек-выручалочек…

Пока мой бывший сокурсник мешкал с приемом, я о многом успел подумать. Мне было жаль, что мой однокурсник так и не узнал волнения перед экзаменом. Было жаль человека, заживо погребенного чрезмерной нашей лаской. Да, лаской, которая оборачивается ядом, если она равнодушна, если она достанется недостойным.

Я знаю, наш профсоюзный вожак далеко пошел. Но знаю и то, что он неуч, отстал. Палочки-выручалочки попортили ему жизнь, помешали расти. Его головой орехи бы колоть, а он отгородился от мира массивной дверью, власть свою показывает. И в этом есть своя закономерность. За высокой стеной бюрократизма легко скрыть свою душевную нищету.

Я жду приема, однокурсник!

ТРИ ТОПОЛЯ

Дом наш высокий, многоэтажный. Тянется он вдоль широкой улицы, чуть ли не с полкилометра длиною, заслоняя собою множество разных застроек, разбросанных как попало, жилые кварталы, оставшиеся от старого ереванского Конда.

У каждого города есть свой Конд, есть он и у нас, в Ереване.

Окна моей квартиры смотрят на одну такую пристройку в глубине двора, которая, впрочем, ничем особенным не выделялась от многих других кондовских домов. Тот же небольшой домик с палисадником, та же плоская крыша, покрытая толем, те же глинобитные стены.

Правда, они были модернизированы. Не чадили воздух густым дымом, жители этих домов не бегали с ведрами далеко за водой. Все у них было рядом. И водопровод, и паровое отопление, и газ.

Но на этот домик я обратил внимание сразу же, как только мы переселились сюда. Отчасти, может быть, потому, что он смотрел прямо на нас. А может быть, из-за тех трех молодых стройных топольков, которые росли перед ним, заметно украшая его.

Я уже знал: в нем живет пожилая женщина с сыном, который недавно женился. Сына и невестку я ни разу не видел, как-то не попадались они мне на глаза, а старушку видел часто. Она все время хлопотала возле дома, прибирала, подметала маленький дворик, обливая его водой, чтобы прибить пыль, которая густо заносилась со всех соседних крыш во время ветра, чаще всего я видел ее, сидящей на скамеечке возле тополей.

Но однажды, выглянув в окно, я не заметил белоствольных красавиц. Их кто-то спилил. А потом во дворе началось строительство: сооружали гараж. Дело житейское, сын купил машину.

Но в тот день, когда во дворе появилась машина и пришли дружки обмыть покупку, шумно веселились, старушка — хозяйка дома — не приняла участия в веселье. Весь вечер она просидела на своей скамеечке возле спиленных тополей в каком-то отчужденном, грустном одиночестве.

От соседей я узнал о драме, которая разыгралась в этом доме. Оказывается, старуха эта — солдатка, вдова путевого мастера-железнодорожника, который не вернулся с войны. Они поженились в сорок первом. Через год муж погиб под Туапсе, оставив новорожденного сына. Тополя под окном, посаженные мужем в память о мирной жизни, были бесконечно дороги ей. А спилил их, в отсутствие матери, сын. Надо было построить гараж для автомобиля, подаренного ему богатым тестем. И тополя были срублены под корень…

Можно спать на одной постели и видеть разные сны.

ДЕЗДЕМОНА

Они сидели на зеленой траве. Парень держал руку девушки в своей и говорил, заглядывая в ее карие, чуть раскосые глаза:

— Ты — Дездемона! Это решено!

Вокруг было тихо. В лесу бил коростель. Бежала невдалеке река, и сдержанно плескались ее струйки. На берегу, на зеленой лужайке, пощипывала траву оседланная лошадь.

Солнца не было. Над полями, над вершиной леса в мягком сумраке полз туман, пряча все от наступающего вечера. Только вблизи виднелись густые пятна разноцветной зелени да кое-где пробивался чистотел, прямой и ровный, как тополь.

На небе загорались звезды.

— Кна-а-рик! — раздался вдалеке голос.

Девушка встала.

— Ну, я пойду, на ферму пора, — сказала она. — А насчет «Отелло» — согласна. Дездемону буду играть я, если так решили драмкружковцы.

Девушка вышла на тропинку, синие васильки на платье поблекли вдали.

Девушка скрылась за плетнем молочной фермы. Послышался покорный коровий вздох и звон первых струй, ударившихся о цинковое донышко подойника…

Парень стоял и счастливо улыбался. На губах его оставались еще следы девичьих губ, полных тепла, как парное молоко.

Через минуту парень подошел к пасущейся лошади, взнуздал ее, вскочил в седло и поскакал в горы. Он был объездчиком колхозных полей, его работа начиналась с вечера.

В деревне зажглись огни. Звонко заливалось радио. Был обыкновенный вечер.

УЛЫБКА МАСТЕРА

Мастер остановил станок. Он стоял над законченной деталью. В срок, самый короткий из возможных, грубый полуфабрикат превратился в новую деталь. Мастер торжествовал победу над железом.

Не всегда железо было послушно ему. Бывали дни, когда молодой рабочий опускал руки перед его дремучей первородностью. И это было совсем, совсем недавно…