Избранное - [43]

– «Я, Якобина фон Мюнхгаузен, урожденная фон Дуттен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Карлом фон Мюнхгаузеном и объявляю его свободным».

– Скрепите эти документы своими подписями! Поставьте число! – скомандовал судья. – Теперь передайте эти письма друг другу!

Не скрывая неприязни, баронесса протянула Мюнхгаузену свое письмо, взяла у него такой же лист и передала его своему адвокату Рамкопфу.

Пастор поднялся со своего места и провозгласил:

– Именем святой духовной консистории объявляю вас свободными…

Он начал торжественно поднимать руку, и вдруг раздался истошный вопль Рамкопфа:

– Остановитесь!

Пастор замер с протянутой рукой.

– Остановитесь! – кричал Рамкопф, размахивая листом бумаги. – Наш суд превращен в постыдный фарс! Господин судья, прочтите внимательно письмо барона Мюнхгаузена…

Судья взял письмо:

– «Я, Карл фон Мюнхгаузен…»

– Дату! Читайте дату!

– «Тысяча семьсот семьдесят шестой год, тридцать второе мая…»

В зале раздался шум, недоуменные возгласы.

– Барон, – сказал судья, – вы ошиблись… такого числа не бывает.

– Бывает! – сказал Мюнхгаузен и торжествующе посмотрел в зал.

– Но если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?

– Тридцать второе! – провозгласил ликующий Мюнхгаузен.

Шум в зале суда усилился, часть публики вскочила со своих мест.

– Господа! – воскликнул Мюнхгаузен. – Сейчас я вам все объясню… Этот день – мое открытие! Мой подарок родному городу!

– Фигляр! – закричала баронесса. – Сумасшедший!

Зал засвистел, затопал ногами.

– Да подождите! – умолял публику барон. – Позвольте, я вам объясню… Это правда… Существует такой день! Вернее, он должен существовать! Это необходимо!..

– Что вы натворили, Карл! – Бургомистр в отчаянии всплеснул руками.

– Я не шучу, – искренне сказал барон, но его голос потонул в общем шуме.

– Будь проклят, исчадье ада! – крикнул пастор. – Будь проклят каждый, кто прикоснется к тебе!

– Суд оскорблен! – кричал судья и бил молоточком в гонг. – Решение о разводе отменяется! Заседание закрывается!

Публика шумно поднялась с мест. Кто-то смеялся, кто-то улюлюкал, кто-то кричал что-то, указывая в сторону Мюнхгаузена.

– Ведь я умолял вас! – Бургомистр обхватил голову руками. – Почему нельзя было подождать хотя бы до завтра!

– Потому что каждый лишний час дорог… Я вам сейчас все объясню. – Мюнхгаузен попытался овладеть вниманием бургомистра, схватил его под руку, но тот в отчаянии затряс головой:

– Я старый больной человек. У меня слабое сердце. Мне врачи запретили волнения.

Взглянув еще раз на распятие, Марта услышала все нарастающий шум голосов. Она испуганно обернулась, попятилась и бросилась бежать.

Бургомистр в изнеможении сидел в углу кабинета, обхватив голову руками.

– Вы умный человек, вы должны понять, – говорил Мюнхгаузен, стоя перед бургомистром.

– Я глупый… Я не хочу этого знать…

– Сколько дней в году? Триста шестьдесят пять! Точно?.. Нет, не точно. – Мюнхгаузен ласково погладил бургомистра, пытаясь ею ободрить. – В обыкновенном году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти шесть часов суммируют, и возникает еще один день, то есть каждый четвертый год становится високосным! Но оказалось, что и этого недостаточно! В обычном году – триста шестьдесят пять дней, шесть часов и еще… еще… три СЕКУНДЫ! Это подтвердит вам любой астроном. Надо лишь взлететь к звездам с хронометром в руках и проследить за вращением Земли. Три секунды неучтенного времени! Три секунды, которые сбрасывают почему-то со счета!.. Почему? – Он стремительно обернулся к двери. Перед ним стояла Марта.

Не замечая ее дорожного наряда, он бросился к ней, восторженно обнял за плечи:

– Милая! Все дело в том, что в нашем распоряжении есть лишние секунды, но мы их не учитываем! Но ведь за годы эти секунды складываются в минуты, за столетия – в часы… И вот, дорогие мои, оказалось, что за время существования нашего города нам натикало лишний день. Тридцать второе мая!

– Все? – устало спросил бургомистр.

– Все! – сказал счастливый барон.

– И вы ничего умней не придумали, как сообщить об этом на суде?

– При чем тут суд? – удивился барон. – Мне важно было сообщить об этом людям, и я это сделал. – Только теперь он заметил, что за спиной Марты стоял испуганный Томас, за Томасом – растерянные музыканты.

– Вы надеялись, вам поверят? – Бургомистр поднялся со своего места.

– Ну а куда ж деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтоб отказываться от лишнего дня в жизни? – Мюнхгаузен подошел к Томасу. – Томас, ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?

– Вообще-то… – замялся Томас, – не очень, господин барон: первого июня мне платят жалованье…

– Ты не понял, – недовольно поморщился барон. – Появился лишний день, глупый. А вы рады новому дню? – обратился он к музыкантам.

– Смотря на что он падает, – ответил за всех скрипач. – Если на выходной, то обидно, а если, скажем, на понедельник, то зачем нам два понедельника?..

– Убирайтесь! – гневно крикнул барон. Томас и музыканты поспешно удалились.

– Вы напрасно сердитесь, – усмехнулся бургомистр. – Люди не любят новшеств… Есть порядок… Скажу вам по секрету, я тоже не очень доволен нашим календарем. Но я не позволяю себе срывов! Время для срывов не пришло…