Избранное - [51]

— Погоди, Дунаев! — закричал Андронов. — Ты не понял меня.

Дунаев досадливо махнул рукой и вышел из приемной, не закрыв за собой дверь.

— Ну и ладно! — не стал тужить Андронов. Он снял шапку и пальто и повесил их на вешалку.

Когда подошло время приема, желающих поговорить с председателем Горсовета набралось человек пятнадцать.

Андронов первым зашел в кабинет.

Степан Афанасьевич Климов, одетый в суконную гимнастерку, сидел за широким письменным столом. На столе аккуратной стопкой лежали бумаги, стоял телефон и большой письменный прибор — подарок рабочих депо, изображавший собой поворотный круг с паровозом на нем. Позади председателя, на стене, висела картина «Ленин и Сталин в Горках», копия, написанная самоучкой-художником, маляром депо Сердюковым. У окна, на высоких тумбочках, стояли два пышно разросшихся цветка — панданус и пальма.

— Здравствуй, Кузьмич, — приветливо встретил председатель Андронова. — Садись, рассказывай, зачем пожаловал.

— Пришел я к тебе, Степан Афанасьевич, по серьезному вопросу. — Андронов крепко пожал протянутую ему через стол руку председателя. Придвинув свой стул вплотную к столу, он уселся поудобнее и положил ногу на ногу. — Желание у меня появилось, Степан Афанасьевич. Желание это большое, и хотя понимаю, что трудное, но отказаться от него не могу.

— Давай его сюда, обсудим! — Председатель положил обе руки на стол, будто бы собирался взять ими желание Андронова и рассмотреть его хорошенько. — Что это за трудное такое желание? Разве ты забыл, Кузьмич, что трудностей не страшатся?

— Не забыл. Потому и пришел к тебе, чтобы обсудить. Желание мое, Степан Афанасьевич, вот какое… Пятого числа меня премировали патефоном…

— Погоди! Погоди! — радостно закричал председатель и поднялся со стула. — Я угадал твое желание. Тебя премировали патефоном, а пластинок к нему не дали. Обещаю тебе, Кузьмич, завтра же позвонить в — магазин и сказать, чтобы, как только получат пластинки, обязательно оставили бы десяток для премированного токаря Алексея Кузьмича Андронова.

— За это спасибо, — не особенно обрадовался Андронов. — Пришел я к тебе, Степан Афанасьевич, совершенно по другому вопросу.

— Не угадал, значит? — Председатель почесал затылок и огорченно опустился на стул. — Ну, тогда рассказывай. Буду сидеть смирно и слушать.

— Пластинку я и сам в магазине купил одну замечательную. Я, когда ездил в Москву, в ЦК союза, ходил в Большой театр, слушал оперу «Евгений Онегин». И там эту арию, что у меня сейчас на пластинке, пел живой человек, артист. Называется эта ария «Куда, куда вы удалились».

Председатель оживился:

— Замечательная вещь! Это ария Ленского… А еще он поет:

«В вашем доме, как сны золотые,

Мои детские годы текли,

В вашем доме вкусил я впервые

Радость чистой и светлой любви!!»

Сидишь, бывало, и не дышишь…

— Я, Степан Афанасьевич, очень люблю пение! Не хвалясь скажу тебе, что и сам я неплохо пою. Правда, сейчас стал немного сдавать. А когда был помоложе, бывало, летом, вечерком, выйдем во двор со старшим сынком Петром Алексеевичем, что сейчас инженером работает в НКПС, сядем на завалинке да как запоем «Сижу за решеткой в темнице сырой», то даже наш сосед драгиль — пьяница был и ругатель — подойдет к забору и слушает… И драгиля того тогда не узнаешь, как будто не пьян вовсе… В нашем городе, Степан Афанасьевич, крепко любят песни!

— И я люблю песни, — тихо отозвался председатель. Он сидел, тесно прижавшись к спинке стула и, слегка запрокинув голову, мечтал, полузакрыв глаза… Мечтал о тех незабываемых годах, когда он учился в Москве и смог прослушать в Большом театре все оперы.

— Я, Степан Афанасьевич, оперу всего один раз слыхал.

Андронов поднялся со стула и прошелся вдоль стола.

— А вот услышал эту арию, что у меня сейчас на пластинке, и оперу еще больше полюбил. Вчера, когда поставил пластинку «Куда, куда вы удалились», вспомнил Москву, Большой театр, и у меня появилось такое желание, что я к вчерашний день и сегодняшний все думал и думал, как бы это нам устроить оперу.

— Где оперу устроить? — председатель широко раскрыл, глаза.

— В нашем городе.

— Да ты что?! Алексей Кузьмич! Ты же был в Большом театре, видел, что значит опера. Это, друг, дело большое.

— А мы не такую большую, а поменьше, — не смутился Андронов. — Клуба у нас не было, а теперь есть. Театра в городе не было — тоже есть. Почему же, Степан Афанасьевич, не можем устроить оперу? Певцов и певиц в нашем городе — сколько угодно.

— Это правда. И есть голоса хорошие. Приходилось мне в клубе слышать не раз…

Лицо у председателя стало сосредоточенным: он о чем-то крепко задумался.

Андронов приуныл и стоял, опустив голову: «Не выполнит председатель моего желания».

В приемной нетерпеливо толпились посетители, удивляясь, что председатель так долго разговаривает с посетителем. Был в приемной и котельщик Дунаев. Он вернулся в Горсовет, не дойдя одного квартала до своей хаты. Всю дорогу злобясь на председателя и порядки, из-за которых он должен ставить мусорный ящик, вдруг решил, что Андронов его обманул, и побежал назад.

— Чего он там возится? — возмущался Дунаев.

Но его никто не поддерживал. Все знали, что председатель Горсовета Степан Афанасьевич Климов по пустякам не стал бы долго разговаривать.