Избранное - [46]

— Знаешь что, Паша, — начал он смело, когда они вышли из театра, — женскому полу без мужского полу жить невозможно. А мужскому — полу без женского полу — тоже жить невозможно!

«Хорошо начал», — обрадовалась Паша. Она расстегнула жакет и кокетливо расправила на груди пышный белый бант.

Сергей Петрович, будучи уверен, что сказал: все, что требуется в таких случаях, посмотрел на Пашу, ожидая ответа. Он думал, что Паша сейчас же скажет ему: «Ну, если так, я согласна», — и завтра они начнут жить под одной крышей…

Паша молчала. Молчал и Сергей Петрович. Так они шли долго, до самого дома, где жила Паша.

— Ну, вот мы и пришли, — тихо сказала Паша.

— Пришли, — неопределенно отозвался Сергей Петрович и посмотрел на Пашу ожидающими глазами.

— Спокойной ночи, что ли, — деревянным голосом сказала Паша, потеряв всякую надежду услышать сегодня продолжение нежного разговора.

— А как же насчет моих слов? — встрепенулся Сергей Петрович.

Паша почувствовала, как ее щеки налились густым, горячим румянцем, а по груди пробежал приятный, щекочущий холодок.

— Каких слов? — спросила она слегка дрогнувшим голосом.

— А что я говорил тебе о семейной жизни?

— Хорошие слова, Сережа! Правильно ты рассуждаешь.

— Значит, распишемся? — посмелел Сергей Петрович.

— Как это распишемся?

— В загсе.

— Ах, ну тебя!.. Я — малограмотная, — отшутилась Паша.

Игриво ударив Сергея Петровича ладонью по плечу, она проворно убежала в калитку, с шумом захлопнув ее за собой.

Сергей Петрович на секунду опешил и с тревогой подумал: «Ничего, значит, у меня с ней не выйдет». Но Паша, приоткрыв калитку, выглянула из нее радостная и улыбающаяся и сказала многообещающим топом:

— Послезавтра в отпуск иду — потолкуем как следует. А пока, Сережа, спокойной тебе ночи.

…Все эти дни Сергей Петрович много и с любовью думал о Паше. Вчера, когда озеленяли переулок, он около своей хаты вырыл на одну ямку больше, чем было намечено по плану, и решил, что и дворик свой он озеленит, но посеет не траву, а цветы. Он знал, что Паша любит цветы и ей нравится, когда на улице посажено много деревьев.

3

За окном — звонкий солнечный день.

Но в комнате стояла хмурая, настороженная тишина.

«Сколько же сейчас будет времени?» — захотелось узнать Сергею Петровичу. Он вяло, ухватился левой рукой за спинку стула, правой уперся в подоконник, но тотчас застонал от тупой боли, пронизавшей все тело; стал на ноги и понял, что идти надо осторожно, иначе упадешь.

Ходики висели над столом. Стрелка остановилась на семи часах. Гирька, натянув цепочку и наклонившись набок, стоила на тарелке, придавив куски нарезанной колбасы.

На столе рядом с тарелкой лежал хлеб, завернутый в газету.

Часы Сергей Петрович всегда заводил перед уходом на работу. И со стола убирал сейчас же, как только заканчивал еду.

«Часы не завел… На столе безобразие», — укоризненно подумал он.

Колбаса и хлеб напомнили ему, что ни вчера вечером, ни сегодня утром он ничего не ел. Сергей Петрович откусил кусочек колбасы — горькая, как полынь. Попробовал хлеб — тоже горький. Держась левой рукой за стол, он налил из маленького жестяного чайника в кружку воды. Выпил половину, остановился передохнуть — во рту попрежнему горечь. Выпил всю кружку, но горечь не прошла.

«Капель бы мятных!.. Дома нет, а до аптеки, пожалуй, не дойду…»

Ноги у Сергея Петровича отекли и отказывались держать его. Надо было ложиться в постель. Кровать стояла у противоположной стены, в углу. Робко передвигая ноги и расставив руки, он начал осторожно отходить от стола…

Исходил на своем веку Сергей Петрович немало. Трудные у него были переходы. До революции дорога на завод не была замощена, и ее пересекал огромный овраг; мост через него перекинули только в тысяча девятьсот двадцать первом году.

Осенью, когда от частых дождей дорога расплывалась, а по дну оврага широким мутным потоком шумела вода, Сергеи Петрович вставал на час раньше и делал, обходя овраг, лишних два километра. А если задерживался дома, то шел напрямик… Шел через грозный поток, ежесекундно пытавшийся опрокинуть его…

Сегодня путь от стола показался самым долгим и самым трудным. Добрался Сергей Петрович до кровати, все время идя вдоль стены, упираясь в нее ладонями и ежеминутно отдыхая. Обессиленный, присел он на кровать, посмотрел перед собой: стол, ходики, сундук — качаются и плывут к нему. Сергей Петрович положил голову на подушку, фуражка скатилась на пол. Напрягая последние усилия, он поднял на кровать ноги и с облегчением вытянулся.

«Как же это меня сразу скрутило? — подумал Сергей Петрович. — Вчера работал, а сегодня лежу, как чурбак».

Он забыл, что и вчера, и позавчера, и три дня назад его беспокоил кашель, во время работы он часто и сильно потел, а вечерами, ложась в постель, чувствовал, как все его тело охватывало ознобом. Он старательно, с головой, укрывался одеялом. Но если бы он сейчас и вспомнил об этом, все равно не поверил бы, что болезнь у него началась не сегодня.

«А вдруг умру? — внезапно пришла ему в голову тревожная мысль. — Умру, как пес в конуре?»

Сергей Петрович вспомнил старика-плотника Андрея Семеновича Филимонова, что жил на краю Кривого переулка и умер незадолго до империалистической войны.