Избранное - [10]

Однако литературные и художественные успехи Буццати не повлияли на его связь с газетой. Основным и главным его занятием всегда оставалась журналистика. Он по-прежнему публиковал в «Коррьере делла сера» острые, иногда несколько ироничные репортажи (в одном из них, «Крыши Кафки», написанном в 1964 году в Праге, он добродушно посмеялся над теми из своих критиков, которые усматривали кафкианство даже в посылаемых им телеграммах) и с конца 50-х годов вел раздел художественной критики. «Журналистика, — говорил Буццати, — является для меня не вторым ремеслом, а одним из аспектов моей профессии. Оптимум журнализма совпадает с оптимумом литературы. И я не понимаю, почему занятие журналистикой, если речь идет о хорошей журналистике, может повредить писателю. Более того, я думаю, что некоторые эпизоды повседневной хроники прямо и непосредственно содействуют достижению художественного эффекта».

Подобно Достоевскому Дино Буццати страстно любил газету за то, что она вводила его в стремительный поток сиюминутной жизни, но также и потому, что сквозь призму газетной полосы он мог разглядеть фантастику жизни или, вернее, ту глубинную суть реальной действительности, для правдивого, «реалистического» воспроизведения которой лучше всего подходили намеренно остраненные, фантастические ситуации литературных парабол. Нетрудно заметить, что на уровне фабулы рассказ «Друзья» перекликается не столько с романтическими новеллами о привидениях или мертвецах, сколько с фантастическим рассказом «Бобок», включенным в знаменитый русский журнал, обычно именуемый «Дневник писателя».

Однако в середине XX века абсурдность и фантастичность жизни не только в неокапиталистической Италии, но и в других частях света выявилась гораздо очевиднее, чем это было в пореформенной России, когда создавались «Кроткая» и «Сон смешного человека». Скажем, «Путешествие в Ад нашего века» выглядит как самый обычный репортаж из Милана, инфернальную жутковатость которому придает лишь намеренно нагнетаемая гиперболизация отдельных сторон обыденной жизни финансовой и деловой столицы современной Италии. Некоторые рассказы Буццати со временем стали выглядеть как непритязательные зарисовки современного быта. С ситуацией, изображенной в «Забастовке телефонов», теперь постоянно сталкивается каждый москвич, а сюжет «Проблемы стоянок» тоже, к сожалению, все более утрачивает для нас свою невероятность. «Я изображаю то, что вижу, — уверял Буццати, — и рассказываю о чувствах, которые испытал». Во многих его новеллах персонаж, от лица которого ведется повествование, носит имя Дино Буццати и наделен привычками и даже человеческими слабостями автора «Татарской пустыни». Так, подобно многим не верующим в Бога, Буццати был крайне суеверен. Он искренне верил в магию, астрологию, парапсихологию и т. д. Не исключено, что рассказ «Влияние звезд» во многом автобиографичен. «Он, — говорил о Буццати известный итальянский писатель Гуидо Пьовене, — наделен врожденной способностью превращать в сказку даже события собственной жизни».

Однако, как правило, фантастика парабол Дино Буццати обобщала ситуации, касающиеся всех, хотя зачастую и в крайне парадоксальной форме.

Вот, например, как решается тема угрозы термоядерной катастрофы, нависшей над всем человечеством, в рассказе «Водородная бомба»: жильцы одного из миланских домов устанавливают, что до смерти напугавшая их водородная бомба, неведомо откуда появившаяся в их подъезде, адресована персонально Дино Буццати, и спокойно расходятся по своим квартирам. В рассказе «Бумеранг» третью мировую войну вызывает нелепая случайность, а в новелле-параболе «Секретное оружие» применение обеими сверхдержавами «переубеждающего газа» (это и есть то секретное оружие, которое независимо друг от друга изобрели противоборствующие стороны) приводит к тому, что СССР и США меняют свои идеологии на прямо противоположные, после чего человечество вздыхает свободнее, но гонка вооружений опять продолжается.

Во всех этих рассказах устрашающую реальность, казалось бы, абсолютно фантастических ситуаций смягчает авторская ирония, которая, собственно говоря, и позволяет сделать такие ситуации предметом художественного изображения. Буццати ценил юмор, утверждая, что обучение ему должно войти в школьные программы, и умел им пользоваться. Однако еще большего художественного эффекта он достигал там, где вводил в социальные и политические абсурды XX века то, что мы назвали бы теперь человеческим фактором. В этом смысле особенно показательны новеллы «Яйцо» (в ней сила материнской любви опрокидывает танки и ставит на колени Организацию Объединенных Наций) и «Что, если…» (Диктатор, которого Всемирный конгресс братских стран только что провозгласил Властелином Мира и которого давно уже признали Великим Музыкантом, Великим Хирургом, Великим Ученым, Генералиссимусом, Великим Поэтом и т. д., глядя вслед равнодушно прошедшей мимо девушке, вдруг понимает, что, может быть, все, что он сделал, чтобы получить все эти пышные титулы, сделано только ради нее и вся его власть и слава ничего не стоят в сравнении с любовью.)