Избранное - [16]

Ты — как полночная луна

Таинственно-прекрасна!

А впрочем, и средь наших дней

Горит живая сила:

И горделиво-светлой ей

Ты, с строгой скромностью своей,

Навряд ли б уступила.

Ведь гордо-чистая луна

Средь всех других планет

Одной лишь стороной видна,

Другой как словно нет.

А та, другая, для кого,

Где все темно и строго?

Для неба или для того,

Кто всех дороже. Для него —

Сверхдруга или Бога!

Луна одна и ты — одна.

И знаю я: твой взгляд,

Твоя дневная сторона

И звёздно-тайная страна

Лишь мне принадлежат!

И так как в верности своей

Ты, как луна, тверда,

Живи ж средь песен и людей

И ныне, и всегда!

А если вечность обойдёт

Капризно стороною

И бабка старая придёт

С железною клюкою,

Ну что ж, не нам белеть, как снег!

Мир вечен — как замечено,

Как горы, как движенье рек.

В моих стихах тебе навек

Бессмертье обеспечено!

1992 г.

ЛЕДЯНАЯ БАЛЛАДА

Льды все туже сжимает круг,

Весь экипаж по тревоге собран.

Словно от чьих-то гигантских рук,

Трещат парохода седые ребра.

Воет пурга среди колких льдов,

Злая насмешка слышится в голосе:

— Ну что, капитан Георгий Седов,

Кончил отныне мечтать о полюсе?

Зря она, старая, глотку рвёт,

Неужто и вправду ей непонятно,

Что раньше растает полярный лёд,

Чем лейтенант повернёт обратно!

Команда — к Таймыру, назад, гуськом!

А он оставит лишь компас, карты,

Двух добровольцев, верёвку, нарты

И к полюсу дальше пойдёт пешком!

Фрам — капитанский косматый пёс,

Идти с командой назад не согласен.

Где быть ему? Это смешной вопрос!

Он даже с презреньем наморщил нос,

Ему-то вопрос абсолютно ясен!

Встал впереди на привычном месте

И на хозяина так взглянул,

Что тот лишь с улыбкой рукой махнул:

— Ладно, чего уж… Вместе так вместе!

Одежда твердеет, как жесть под ветром,

А мгла не шутит, а холод жжёт,

И надо не девять взять километров,

Не девяносто, а — девятьсот!

Но если на трудной стоишь дороге

И светит мечта тебе, как звезда,

То ты ни трусости, ни тревоги

Не выберешь в спутники никогда!

Вперёд, вперёд, по торосистым льдам!

От стужи хрипит глуховатый голос.

Седов ещё шутит: — Ну что, брат Фрам,

Отыщешь по нюху Северный полюс?

Чёрную шерсть опушил мороз,

Но Фрам ничего — моряк не скулящий.

И пусть он всего лишь навсего пёс —

Он путешественник настоящий!

Снова медведем ревёт пурга,

Пища — худое подобье рыбы.

Седов бы любого сломил врага:

И холод, и голод. Но вот цинга…

И ноги, распухшие, точно глыбы…

Матрос расстроенно-озабочен,

Сказал: — Не стряслось бы какой беды.

Путь ещё дальний, а вы не очень…

А полюс… Да бог с ним! Ведь там, между прочим,

Все то же: ни крыши и ни еды…

Добрый, но, право, смешной народ!

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лёд,

Чем капитан повернёт обратно!

И, лёжа на нартах, он все в метель,

Сверяясь с картой, смотрел упрямо,

Смотрел и щурился, как в прицел,

Как будто бы видел во мраке цель,

Там, впереди, меж ушами Фрама.

Солнце все ниже… Мигнуло — и прочь…

Пожалуй, шансов уже никаких.

Над головой — полярная ночь,

И в сутки — по рыбине на двоих…

Полюс по-прежнему впереди.

Седов приподнялся над изголовьем:

— Кажется, баста! Конец пути…

Эх, я бы добрался, сумел дойти,

Когда б на недельку ещё здоровья…

Месяц жёлтым горел огнём,

Будто маяк во мгле океана.

Боцман лоб осенил крестом:

— Ну вот и нет у нас капитана!

Последний и вечный его покой:

Холм изо льда под салют прощальный,

При свете месяца как хрустальный,

Зеленоватый и голубой…

Молча в обратный путь собрались.

Горько, да надо спешить, однако.

Боцман, льдинку смахнув с ресниц,

Сказал чуть слышно: — Пошли, собака!

Их дома дела и семейства ждут,

У Фрама же нет ничего дороже,

Чем друг, что навеки остался тут,

И люди напрасно его зовут:

Фрам уйти от него не может!

Снова кричат ему, странный народ,

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лёд,

Чем Фрам хоть на шаг повернёт обратно!

Взобрался на холм, заскользив отчаянно,

Улёгся и замер там недвижим,

Как будто бы телом хотел своим

Ещё отогреть своего хозяина.

Шаги умолкли, и лишь мороз

Да ветер, в смятенье притихший рядом,

Видели, как костенеющий пёс

Свою последнюю службу нёс,

Уставясь в сумрак стеклянным взглядом.

Льдина кружится, кружат года,

Кружатся звезды над облаками…

И внукам бессоннейшими ночами,

Быть может, увидится иногда,

Как медленно к солнцу плывут из мрака

Герой, чьё имя хранит народ,

И Фрам — замечательная собака,

Как чёрный памятник вросшая в лёд!

1969 г.

НОЧНАЯ ПЕСНЯ

Фиолетовый вечер забрался в сад,

Рассыпая пушинками сновиденья.

А деревья все шепчутся и не спят,

А деревья любуются на закат,

И кивают, и щурятся с наслажденьем.

— Спать пора, — прошептал, улыбаясь, вечер,

Он приятелю синим платком махнул,

И тогда, по-разбойничьи свистнув, ветер

Подлетел и багровый закат задул.

Покружил и умчал по дороге прочь.

Сразу стало темно и пустынно даже.

Это в чёрных одеждах шагнула ночь

И развесила мрак, как густую пряжу.

И от этой сгустившейся темноты,

Что застыла недвижно, как в карауле,

Все деревья, все травы и все цветы

Тихо-тихо ресницы свои сомкнули.

А чтоб спать им светло и спокойно было

И никто не нарушил бы тишину,

Ночь бесшумно созвездья вверху включила

И большую оранжевую луну.

Всюду блики: по саду и у крылечка,

Будто кто-то швырнул миллион монет.

За оврагом, притихшая сонно речка,

Словно мокрый асфальт, отражает свет,