Избранное - [42]

О работе геологом, и чем это закончилось, я рассказал выше. Осталось поведать о 12 годах “счастья”.

Наверно, это были действительно счастливые годы. Много знакомых, друзей, связанных общими интересами, одинаково неустроенных, но готовых прийти на помощь друг другу.

Была яркая встреча с Ахматовой. Короткий период взаимного увлечения Лёни и Иосифа Бродского, чтение и записывание на магнитофоне стихов, наговариваемых ими по очереди, совместное участие в молодёжном литобъединении Союза писателей — затем разрыв навсегда. Попыток восстановить отношения не было. На суд над Бродским Лёня не ходил, так как в это время проходил другой суд над его другом, талантливым писателем Володей Швейгольцем.

    Теперь уже сойдёмся на погосте —

    Швейгольц, и вы здесь! Заходите в гости,

    сыграем в кости, раз уже сошлись.

    О, на погосте осень — крупный лист.

    Большая осень. Листья у виска.

    И подо всё подстелена тоска.

    Я знал, что нас сведет ещё Господь:

    не вечно же ему наш сад полоть.

Это событие затрагивало больнее, чем суд и приговор, на котором Иосиф стал героем и мучеником, что в конечном счёте для Бродского оказалось оправданным.

Мне видна связь между этими, казалось бы, разными судами, корни которых одни и теже — неудовлетворённость, неустроенность, безнадёжность.

Володя получил 8 лет и вскоре после выхода из тюрьмы умер, а Иосиф стал Нобелевским лауреатом. Каждому своё.

Среди Лёниных знакомых не только непризнанные писатели и поэты, но и непризнанные художники. Наиболее близкие отношения у него были с Женей Михновым-Войтенко, художником абстракционистом, которому посвящены проникновенные стихи:

    Да будет праздником отмечен

    Из века в век твой день рожденья,

    Мой друг, твоё мгновенье — вечность.

    Но что успеешь за мгновенье.

Сегодня многие из Лёниного окружения стали известными писателями, поэтами, художниками, литературными переводчиками, живущими в России, Америке, Канаде, Израиле, Германии и Франции. Временами натыкаешься в их книгах на упоминания о Лёне. “Когда Лёня погиб, он был больше и выше Бродского, хотя Ахматова любила Иосифа больше. Слишком рано ушёл Лёня, чтобы предсказать, что бы из него могло получиться,” — пишет Вадим Бытенский в книге “ Путешествие из Петербурга” (Вадим Бытенский. Путешествие из Петербурга. М.: “Глобус”,2000 с.108) Тема Аронзон и Бродский притягивает к себе их приверженцев и теперь, когда уже нет обоих.

Друзьям посвящались стихи, велись бесконечные разговоры о литературе, о месте поэта в обществе. Самозащитой от непечатанья была доморощенная теория, что общественное признание и не нужно, хорошо, что тебя ценят и понимают друзья. Однако в августе, за месяц до Лениной гибели, мы пошли в лес по грибы, и он мне сказал, что признание всё-таки важно.

    Храни в гербариях мишурных,

    читая летопись созвездий,

    тот сад и лист, тех птиц и сумрак,

    о август, месяц мой последний!

А до этого были хождения по редакциям, попытки издать стихи для детей, письма Эренбургу и Симонову. Эренбург ответил, что видит в Лёниных стихах мастера, а не ученика, но не знает, как может ему помочь. Симонов ответил в том же духе, но подчеркнул, что сам отошёл от стихотворного творчества.

Писать удавалось немного. Для кого писать? Писал для любимой жены. К ней обращены лучшие стихотворения.

    Красавица, богиня, ангел мой,

    исток и счастье всех моих раздумий,

    ты летом мне ручей, ты мне огонь зимой,

    я счастлив оттого, что я не умер

    до той весны, когда моим глазам

    предстала ты внезапной красотою.

    Я знал тебя блудницей и святою,

    любя всё то, что я в тебе узнал.

    Я б жить хотел не завтра, а вчера,

    чтоб время то, что нам с тобой осталось,

    жизнь пятилась до нашего начала,

    а хватит лет, ещё свернула б раз.

    Но раз мы дальше будем жить вперёд,

    а будущее — дикая пустыня,

    ты — в ней оазис, что меня спасёт,

    красавица моя, моя богиня.

Для друга со школьных лет поэта Алика Альтшулера

    Альтшулер мой, зачем ты создан?

    Зачем не червь, а человек?…

    Для близких друзей

    Нас всех по пальцам перечесть,

    но по перстам! Друзья, откуда

    мне выпала такая честь

    быть среди вас? Но долго ль буду?

    На всякий случай, будь здоров

    любой из вас! На всякий случай,

    из перепавших мне даров,

    друзья мои, вы наилучший!

    Прощайте, милые. Своя

    на всё печаль во мне. Вечерний

    сижу один. Не с вами я.

    Дай Бог вам длинных виночерпий!

За пределами творческой жизни — тяжёлая, с приключениями, работа “независимым” фотографом в Гурзуфе. Спрос на фотографии был, и Лёня зарабатывал небольшие деньги. Зимой работа учителем русского языка и литературы в вечерней школе.

Были вызовы в КГБ, долгие беседы о литературе. Допросы изматывали и опустошали. В газетах появились о нём фельетоны. Несогласие с властью наказывалось.

В последние годы жизни у Лёни была полупостоянная работа на киностудии научно-популярных фильмов. По его сценариям снято несколько фильмов, отмеченных дипломами. Работа сценаристом давала хороший единовременный заработок, но мешала любимому делу. “Не могу два дела делать. Если сценарий, то на нём выкладываюсь. Это не моё дело. Уйду,” — говорил мне Лёня в упомянутой выше прогулке в лес.