Избранники народные - [8]

— Понял. Не хило.

— Еще бы. Но это обошлось каждому примерно по 20 рублей, включая достойное питание от хозяев.

— Догоняю… — закрыл глаза Анатолий Иванович. — Итак, раскинем. Я недавно был в Москве по своим предвыборным делам, заручался поддержкой серьезных людей… Жил месяц. В так называемой элитной квартире возле метро Профсоюзная, на Нахимовском проспекте. Без харча. Перебивался по дешевым ресторанам. Тем не менее с меня за хату взяли наликом две тысячи сто долларов. То есть примерно 63 000 рублей. Теперь годовой квартирный двадцатник депутата Екатерины делим на 12 и получаем 1,6 рубля платы за месяц. При месячном денежном довольствии в 33 рубля и 33 копейки. То есть он платил в 20,8 раз меньше за квартиру, чем получал от Екатерины. А зарплата нынешнего депутата Госдумы около 150 000 рублей. При этом получается, что почти половину этих денег им бы пришлось отдать за жилье. Вывод: материальное положение депутатов Екатерины не идет ни в какое сравнение с толщиной кошельков нынешних слуг народа. Оно было неоспоримо выше.

— Так вы откаты не учли, Анатолий Иванович…

— Все это шито-крыто и бездоказательно. Я предпочитаю иметь дело с официальными цифрами. Воистину Екатерина — великой щедрости баба!

— Хотите, еще цифры подсыплю?

— Да и так все ясно…

— Вообще, по тогдашним ценам депутаты Екатерины ни в чем недостатка не испытывали. Первопрестольной фунт говядины был 2 копейки, курица — 5, десяток яиц — 2. Фунт отменной курдючной баранины тянул в среднем на 14 копеек. А вот за жареного рябчика могли и все 30 запросить. Пуд коровьего масла стоил 2 рубля. Бутылка французского шампанского обходилась в 1 рубль 50 копеек, а портера английского — 25 копеек, красного бордоского — 30. За десяток апельсинов давали 25 копеек, за десяток лимонов — всего 3. Фунт рафинада влетал в 2 рубля. Обед в первом трактире с пивом опустошал кошелек на 30 копеек, а «гастрономический» ужин с десертом и вином в лучшем заведении не превышал 2 рублей. Если душа желала веселья, то за проход на маскарад или танцевальный вечер платили 1 рубль, за посещение открытого театра 2, увеселительного сада — 25 копеек. За починку золотых часов мастера обычно требовали 5 рублей, серебряных — 1 рубль 50 копеек. Наемная карета с шестеркой лошадей и кучером обходилась рублей в 60 за месяц.

— Что-то поесть плотно захотелось после твоих гастрономических примеров… — ребячески улыбнулся Анатолий Иванович. — А где же, кстати, Ритулька? Хотя кодироваться мы уже так и так опоздали… Может быть, в таком случае… за коньячком?

— Как изволите, ваш бродь.

— А я пока дальше почитаю. Только через лист или даже через два. Не обижайся, господин пенсионер. Я вообще больше трех страниц не выдерживаю. Будь то доклад или «Война и мир». Озноб сразу какой-то начинается в голове…

Анатолий Иванович виновато поморщил нос.

«Тотчас по объявлению высочайшего Манифеста генерал-поручик и кавалер Алексей Михайлович Маслов, с апреля новый воронежский губернатор, безотлагательно призвал к себе купца Семена Авраамовича Савостьянова, подполковника Степана Титова и однодворца Фефилова.

Первым товарищ губернатор пригласил на аудиенцию коренного дворянина и героя взятия Берлина, потом купец-фабрикант вошел для беседы в приемный зал. После них к губернатору допустили Ефима.

Сбросив мужицкий суконный армяк, тот явился перед генерал-поручиком в модном французском кафтане со стразовыми пуговицами, глазетовом жилете и туфлях с серебряными пряжками. Этот парижский гардероб он выторговал у бывшего куратора воронежской цифирной школы московского академика Афанасия Протасьевича Фролова, когда тот вместе с другими учителями принял окончательное решение вернуться в первопрестольную из-за полного отсутствия на Воронеже учеников. Которые были и те разбежались из классов по лесам и глухим деревням — куда подальше от греха знаний. Не искать же их было с солдатами, как делал прежний губернатор Лачинов…

При виде французского наряда Ефима Маслов сдержанно улыбнулся:

— Любезный мой! Есть мнение избрать тебя депутатом от однодворцев воронежской провинции. Если это удастся, поедешь в Москву, и возможно надолго. Может быть, на несколько лет. Ты готов? Извоз будет на кого оставить? Хозяйство?

— Мой народ любое дело потянет. К тому же управляющий Сторожи-лов во всем разбирается не хуже меня, — сдержанно проговорил Фефилов. — Только могу ли я сам быть чем полезен в первопрестольной? Со свиным рылом в калашный ряд? Не дай бог, осрамлюсь…

— Давай ближе к делу, Ефимушка… — поморщился Алексей Михайлович. — Начнем с того, что распределим наши с тобой обязанности. Моя — обеспечить твое избрание в депутаты столь мудро, чтобы не причинить обиды нашей царице-матушке, бодро пекущейся о народной свободе предпочтения кандидатов. Она строго требует исполнить эту процедуру с тихостью, учтивостью. Избирателей ни в коем случае не переманивать ни деньгами, ни водкой, ни угрозами».

Анатолий Иванович аккуратно засмеялся.

«Постарайся склонить поверенных выборщиков на свою сторону ласковыми посулами. Крепко запоминай, любезный, что народу обещать будешь: во-первых, обязательно аптеку устроить, больницу, сиротский дом и богадельню; во-вторых, открыть казенный хлебный магазин на случай неурожая, дороги вымостить; в-третьих, решительно пресечь мздоимство моей губернаторской канцелярии, магистрата и полицейской части. Неплохо бы заверить всех подлых людей, кои в землянках и шалашах за пограничными валами бедствуют, что обеспечишь их доступным жильем».