Избранник - [2]

И снова ухнуло, и снова содрогнулась земля.

И так несколько раз. Миркин умел считать до пяти, но ухало больше.

Потом все затихло.

— Ты лежи, — сказала мама, освобождая Миркина. — Хоть ударная волна и мимо идет, но лучше лежать.

И он послушался, только перевернулся на спину.

В небе сверкали серебряные звездочки, они были красивые, и звездочек было так много, что их бы не пересчитал и папа…

— Класивые, — сказал Миркин.

— Что? — ответила мама не своим голосом. Она сидела рядом с Миркиным и смотрела на браслет.

— Звездочки класивые. В небе.

Мама подняла голову. Лицо ее стало грустным-грустным.

— Это защитное поле врага. Боже, как близко…

— И папина пушка не может попасть в него?

— Да!.. Черт, что же делать?

— А ты позвони папе, — посоветовал Миркин.

— Не могу. Боевая тревога. Доступ со штатских говорильников к военным заблокирован. Что же делать?

Снова тяжело ухнуло, так что содрогнулась земля, и опять в небе засверкали серебряные звездочки.

— Надо бежать домой, — сказала мама. — Туфли прочь! Вставай, Остромир! Тут мы больше все равно ничего не вылежим.

Мама поднялась на ноги, скинула туфли, отряхнула платье и протянула к Миркину руку, но тут на месте звездочек зажегся яркий огонь и устремился к Миркину, и он зажмурился. А потом бабахнуло, и земля содрогнулась так, что мама упала прямо на Миркина, больно прижав его к траве.

— Лежи, не шевелись!

— Ты же меня задавишь, — пропыхтел Миркин.

— Не задавлю.

И снова бабахнуло. И опять, и опять, и вот уже над Миркиным и мамой пронесся порыв горячего ветра…

— Остронаведенным бьют, — сказала мама, таким голосом, что Миркину захотелось заплакать. — Не по площадям…

И Миркин заплакал.

Потом он помнил только отдельные картины.

Мама бежит куда-то, держа его на руках… Снова бабахает, и проносится над их головами горячий ветер… И Миркин понимает, что на карусели завтра они уже не покатаются… Уже давно бабахать перестало, но они продолжают бежать… «Мы домой?» — спрашивает Миркин… «Нет, — говорит мама. — Там теперь опасно»… Вот мама снова несет его на руках, и снова они падают, и опять Миркину не больно… «Черт, нога! — кричит мама не своим голосом, и Миркин вдруг вспоминает, что говорить таким голосом называется «стонать»… Мама ковыляет, держась за палку, а Миркин идет рядом с нею, и ему хочется только одного — лечь и заснуть, потому что вокруг уже темнеет… Они спят, и Миркин просыпается и слышит, что мама стонет… Он снова просыпается, теперь уже вместе с мамой, потому что откуда-то доносится свист… Вокруг светло.

— Черт, — стонет мама. — Глайдер.

— Это папа нас нашел, — говорит Миркин.

— Нет, это не папа. Это враги.

— Тогда давай сплячемся. Папа говолил, когда влаги надо замас… замасликоваться.

— Бесполезно, — стонет мама. — У них есть сканеры… Ладно, другого выхода уже нет. Сейчас замаскируемся!

Она достает из сумочки маленькую серебристую штучку, ковыляет к большому толстому дереву и кладет штучку на траву возле него.

— Иди сюда, — стонет мама. Миркин подбегает к ней.

— Встань рядом с этой коробочкой. Миркин послушно делает то, что она говорит. Мама наклоняется к нему и целует.

— Прости меня, Остромир! Это все, что я мигу для тебя сделать. — Она наклоняется и касается пальцем коробочки. — Прости! И прощай! — Она ковыляет прочь.

Миркин не понимает, почему она прощается с ним, и хочет кинуться следом, но что-то невидимое отталкивает его, и ему остается только кричать: «Мама, подожди!» Но она не оборачивается, она ковыляет прочь, босая, опираясь на поднятую с земли ветку. А потом сверху падает тень, и прямо перед мамой на землю опускается глайдер. Из него выскакивают люди, держа в руках оружие. Миркин знает, что это оружие, которое папа и его друзья называют гасильником. У людей на лице маски, как на новогоднем маскараде, и люди эти плохие, потому что они наставляют гасильники на маму.

— Эй, вы! — кричит Миркин. — Сколо плилетит мой папа и убьет вас!

Но они не слышат. Они берут маму в кольцо.

— А вот и госпожа Приданникова, собственной персоной!

— Вы ошиблись, господа, — говорит мама спокойным голосом, но Миркин чувствует, как ей сейчас больно. Просто она не хочет, чтобы эти люди знали об ее боли.

— Нет, мадамочка, мы не ошиблись. — К маме подходит дядька без гасильника, в руках его какой-то приборчик, похожий на артиллерийский тестер-наводчик, который Миркину показывал папа. — Сканер совершенно определенно говорит, что это вы. Его не проведешь… А где щенок?

— Я тут одна.

— Неправда! — Дядька размахивается и бьет маму по лицу.

Мама надает на землю.

— Сколо плилетит мой папа и убьет вас! — кричит Миркин, но его не слышат.

— Сканер с корабля показывал, что здесь было два человека, и не говорите мне, что с вами тут находился любовник.

— У меня нет любовника, — говорит мама, поднимаясь, — я офицерская жена.

— Вы теперь офицерская вдова, сударыня. Останки господина Приданникова, те, что не сгорели, вплавлены в развалины укрепленной огневой точки.

— Все равно, — мама выпрямляется, и теперь становится видно, как ей больно. Ее надо не расспрашивать, а немедленно везти в лазарет, к врачу.

Хотя это ведь называется иначе. Враги не расспрашивают — враги допрашивают. Так говорит папа.