Избранник Газового космоса - [7]

Я поджал губы. Пробрюзжал:

– Целлион… Чего такого я не видел на этом Целлионе?

Наверное, у меня получилось. Сита побледнела и выскользнула за дверь. Да, на мироходе снова была гравитация. Не знаю, стандартная ли единица или, может, половина, но после долгого времени в невесомости мне хватало с лихвой.

– Слушай, Бакхи… – я исподлобья поглядел на слугу. – Чего мы здесь забыли?

– Псица подсунула тебе в салат паука, – ответил Бакхи, завязывая на моей шее платок. – Паук укусил за нёбо… это был шшен… – многозначительно добавил слуга, как будто слово «шшен» имело для меня какой-то смысл.

– И чего? – спросил я, начиная помимо воли ощупывая языком нёбо.

– Половину оборота Колеса ты был без чувств! – взмахнул клешней старик. – Дыхание едва прослушивалось!

– Почему меня не лечили?

Бакхи настороженно поглядел мне в глаза. Очевидно, я ляпнул глупость.

– Как мой повелитель смеет думать такое? Я сам лечил тебя: дважды пускал кровь, чтобы очистить тело от яда!

– Хорош лекарь… – пробурчал я, покрываясь испариной. Мизансцена представлялась жуткая: похожий на мумию старик склоняется над телом своего господина, в руках – длиннющий ланцет. Отражается в лезвии пламя свечей…

– Паршивый Сорванец объявил о твоей смерти, повелитель, – сказал Бакхи, поправляя на мне сюртук. – Многим известие пришлось на руку: и врагам, и друзьям. Дюжина семейств прислала Сорванцу венки – значит, в их глазах ты покойник.

Да, что-то мне подсказывало, что господина Сандро Урию недолюбливала уймища народу. Как только появился шанс, его поспешили пустить в расход.

– Мы сбежали, похитив твое тело с погребального костра Лестницы Очищения, – проговорил Бакхи. – Тебя уже умастили маслами и переодели в саван. Мостафу убила стража, воины Абхая и сам Скорпион присягнули Паршивому Сорванцу, едва яд шшена свалил тебя. Но Глаз зрел на нас, и мы все-таки ушли от погони.

– Почему на Целлион? – я пытался сложить кусочки мозаики, совершенно не представляя, какой должна получиться картинка.

– Мы с Ситой надеялись, что король браминов сможет убедить скитающуюся душу вернуться обратно в тело.

Пол качнулся, я не устоял на ногах и неловко сел на кровать. Стены задрожали, за бортом что-то заныло, заскрипело… и сразу же неподалеку грянули бубны, завизжали дудки.

Бакхи указал клешней на дверь.

– Прошу, повелитель. На Целлионе нынче неспокойно. Орда хозяйничает в пустыне, птиценогие злы, как никогда раньше, но, слава Глазу, мы тут долго не задержимся. Вернемся домой следующим мироходом, и да окажутся на кольях головы дерзнувших покуситься на твою драгоценную жизнь!

Я кивнул, тяжело протопал к выходу из каюты. Возле двери оглянулся: кровать, балдахин, шелковые обои… Последняя тихая пристань, в которой мне довелось остановиться. Мое ближайшее будущее терялось за надвигающимся грозовым фронтом.

Я толкнул дверь.

У порога ждала Сита. При моем появлении она присела, выполняя какую-то нестандартную разновидность книксена. В коридоре толпились остальные пассажиры, тут же околачивались асуры в черных фраках и тюрбанах. Я так и не понял, какую именно функцию они выполняли на мироходе: были ли стюардами или все-таки матросами. По крайней мере, теперь они изволили обуться в сандалии. После инцидента на смотровой палубе я понял, что не переношу на дух эту черно-белую братию.

У выхода на палубу со шпангоутами нас поджидал посвященный. Был он все так же гол и скучен, как и во время первой встречи.

Бакхи обогнал меня и Ситу, подбежал к посвященному. Переминаясь с ноги на ногу, он принялся что-то втолковывать ему. Тот бесстрастно выслушал, затем коротко кивнул. Через мгновение рядом возник паренек из «черно-белых». Протянул посвященному никелированные клещи и бумажный пакет, а старику – тряпицу. Бакхи подал посвященному правую руку.

– Он что, с ума сошел? – от дикости происходящего у меня перехватило дыхание.

– Отец стар, – неопределенно ответила Сита. – Посвященный поднял для нас цену, потому что ему пришлось дважды использовать свой дар. А у нас так мало денег…

Посвященный откромсал моему верному слуге мизинец, положил обрубок в бумажный пакет, аккуратно свернул, а затем вручил пареньку в тюрбане. Тот поклонился и нырнул в толпу.

Бакхи, улыбаясь, подошел к нам с Ситой. Он прижимал окровавленную тряпицу к ране, в потускневших глазах стояли слезы.

– Старый дуралей! Неужели ты не мог попросить монету у своего повелителя? – бросил я с укором.

Бакхи снова недоуменно приоткрыл рот.

– Твой дом стал рассадником ахавитской заразы, и все монеты теперь в руках у верховной жрицы – Малати, чье второе имя – Псица! – прошамкал он. – Ты до сих пор не понял? Псица и Паршивый Сорванец сделали тебя нищим! А объявив мертвым – еще и бесправным!

– Хорошо, что хуже некуда! – ответил я, поглядывая, как кровь Бакхи капает с тряпицы на пол.

Старик и его дочь округлили глаза.

– Если они объявят тебя воскрешенным незаконно, то за твоей головой начнут охоту все истребители нечисти! – выпалил Бакхи. Потом подумал и добавил: – Но, полагаю, до этого не дойдет, повелитель. Они ведь не совсем звери, что-то человеческое в них должно было остаться.

Что тут сказать? Быть может, эта Псица, подложившая мужу в еду ядовитого паука, и не совсем плохой человек – чем боги не шутят? Быть может, Паршивый Сорванец, который отправил на костер живого отца, тоже не больше чем плохо воспитанный карапуз, все может быть в этом чокнутом пространстве. Но я бы не стал полагаться.