Избранная поэзия - [2]
О Ваших стихах раз и навсегда я высказался и ни разу в них не разочаровался, а всегда читаю их вслух, если есть кому. Тонкая, вдумчивая, нежная Муза Ваша мила моему грубому сердцу. Иногда я думаю: откуда это? Каков Ваш возраст (нескромный вопрос), что Вы так тонко и глубоко научились не только мыслить, но и выражать себя в такой чудесной форме. Мне кажется, кто-то на Вас имел влияние — м.б. Ахматова, но м.б. Марина Цветаева. Ни той, ни другой я не люблю, значит если было бы их влияние в форме, то Вы взяли от них лучшее и прибавили свое — еще лучшее[11].
Елена Малоземова, чье имя запомнится в истории изучения русской эмигрантской словесности тем, что, будучи диссертанткой, она обратилась за разъяснениями к Владимиру Набокову по поводу волновавших ее вопросов (дело было в те «пред-Лолитные» годы, когда Набоков еще довольно охотно отвечал незнакомым барышням-слависткам), присутствовала на вечере объединения русских поэтов в Нью-Йорке в 1945 году и оставила свидетельство о первом публичном выступлении Г. Лахман. Она же уловила «ахматовский голос» как родовую черту целого поколения женщин-поэтов, сочиняющих по-русски в изгнании:
В течение года поэтессы и поэты встречаются еженедельно друг у друга. На этих собраниях новые стихотворения подвергаются строгой, дружески-конструктивной критике. В беседах поднимаются вопросы о теории стихосложения, о различных ритмических приемах, о четкой правильности стиха, о богатстве и новизне рифм и о ново-художественных образах. <…>
В стихах старшего поколения иногда слышался Пушкин и Тютчев, и иногда Блок и Гумилев. В творчестве поэтесс подчас незримо присутствовала Анна Ахматова своей предельной простотой, проникновенной глубиной и драматической напряженностью. <…>
Взволнованно прочла свои одухотворенные стихи «Странница», «Мать», «Все чудеса» Гизелла Лахман, впервые читавшая свои стихи перед публикой. В свои молодые годы она никогда не писала стихов, и только недавно она почувствовала особый порыв творчества. Не тогда ли, когда двое ее сыновей оказались в американской армии?
Несколько стихотворений Гизеллы Лахман были напечатаны в этом году в «Р. Ж.». И вызвали живой отклик среди читателей своими темами, новизной художественных восприятий и разнообразием стихосложения. <…>
В творчестве поэтесс «Кружка русских поэтов в Америке» слышится когда обще-женское, когда обще-человеческое, когда прекрасное «ахматовское», когда американское, вихрем охватившее их воображение[12].
В первом сборнике Лахман «Пленные слова», изданном кружком русских поэтов в Америке, современники сразу оценили редкую поэтическую интонацию. В частном отзыве поэт В. Ильяшенко противопоставил чистый русский язык и неангажированность автора сиюминутной проблематикой стилю и темам корифеев новой советской классики:
…этим сборником… было еще раз доказано, что никакой необходимости в искажении [русского языка] «маяковщиной» не было; по оригинальности образов и психологическому содержанию сборника, что составляет главную суть поэзии, является ли ее орудием русский, итальянский, франц<узский> или иной язык… Подлинная поэзия — общечеловечна. В этом смысле сборник счастливо избежал (насколько это вообще возможно) ограничительного «штампа» времени и места или, иными словами, его суть, как всякая подлинная лирика (Данта или Верлена, Гафиза или Фета, и т. д., и т. д.) должна быть доступна каждому, восприимчивому к поэзии, будь то русский, англичанин и пр.[13]
Ахматовское обаяние поэтики Лахман было замечено и в другом комментарии: «Ваша сжатость и четкость стиха с такой большой подкупающей простотой мысли и чувства буквально покорили меня, пожалуй с таким же наслаждением я читала Ахматову»[14]. Прямых посвящений Ахматовой Лахман избегала, но в качестве эпиграфа к одному из стихотворений сборника взяла строку Гумилева «Муза дальних странствий обнимала…»[15]. Стихотворение, написанное в Нью-Йорке, датировано 1949 годом:
Ностальгия по прошлому и утраченной родине доминировали в первом сборнике Лахман. Родион Березов, эмигрантский поэт и прозаик, так охарактеризовал ее дебют:
Есть книги, от которых нельзя оторваться: возьмешь в руки и отложишь только по прочтении последней строки. К таким удивительным, чарующим книгам надо причислить и «Пленные слова» Гизеллы Лахман. Это — книга стихов. На 80-ти страницах одно стихотворение лучше другого. Каковы главные темы творчества этой поэтессы Божией милостью? Любовь матери, жены и друга, любовь к далекой родине, которая вечно живет в душе и забыть которую нельзя ни при каких обстоятельствах[17].
Тень Ахматовой, нависающая над творчеством Лахман, угадывалась большинством критиков, многие из которых писали скорее о попытке отталкивания от влияния А.А. «Драма изведана, но не излита по-молодому, а затаена. Сказано только, что случилось, о пережитом ни слова. И это «ни слова» эмоционально заразительнее слов, читатель воспринимает его собственным пониманием и опытом, минуя людской язык. Это уже ни кем не напето. Это не Ахматова в Гизелле Лахман, это сама Гизелла Лахман, живая, нашедшая себя»