и по литаврам. И абие вскоре с Сопегою устремишяся на Красную гору поперек всех троицких людей, хотяше во един час всех потребити. И согнашя троицких пеших людей под гору к Пивному двору; и бе воистинну чюдно видети милость божию троицкому воинству и заступление и помощь на врагы молитв ради великих чюдотворцов Сергиа и Никона. И сотвори господь преславная тогда. И нератницы охрабришяся, и невежди,
[818] и никогда же обычай ратных видевшей, и ти убо исполинскою крепостию препоясашася. От них же един некто даточных людей, села Молокова крестьянин, Суетою зовом, велик возрастом
[819] и силен вельми, подсмеваем же всегда неумениа ради в боех, и рече: «Се умру днесь или славу получю от всех!» В руках оружие держаше бердышь. И укрепи господь бог того Суету, и даде ему безстрашие и храбрость; и нудяше
[820] православных христиан стати от бегства и глаголя: «Не убоимся, братие, врагов божиих, но вооружимся крепце на них!» И сечаше бердышем своим на обе страны врагов и удержеваа полк Лисовского Александра; и никто же против его стати не возможе. Скоро же скакаше, яко рысь, и многых тогда вооруженых и во бронях уязви.
[821] Мнози же крепцыи оружницы сташя на него за срамоту и жестоце на него наступающе. Суета же сечаше на обе страны; не подающе
[822] же его пешие люди, иже от бегства своего укрепившийся о надолобах.
[823] Беззаконный же Лисовской совашеся сюду и сюду, како бы что зло сотворити. И поворотився окааньный от того места вдоль по горе Красной х Косому Глиняному врагу
[824] на заводных
[825] троицких людей. Тогда же с слугою с Пимином с Тененевым сущии людие сташя крепко против врагов на пригорке у рву, бьющеся с литвою и с казаки. Видев же мало троицкаго воинства, злонравный лютор
[826] Лисовской устремися жестоко на них, и смесившеся вси людие вместо
[827] литовские и троицкие, и бысть бой велик близ врага Глиняново. Врази же, боящеся подсады,
[828] начяшя отбегати. Троицкое же воинство помалу отходяще от литовских людей и скрывшеся в Косой Глиняной враг. Александр же Лисовской хотя во отводе
[829] жива взяти слугу Пимина Тененева. Пимин же обратився на Александра и устрели его из лука в лице по левой скрании.
[830] Свирепый же Александр свалися с коня своего. Полчане же его ухвативше и отвезошя в Сопегин полк. Троицкое же воинство ударишя изо множества оружия по них и ту побишя много литвы и казаков. Литва же видевше и скоро на бегство устремишяся врознь по Клемянтеевскому полю. Сердца же кровию у многих закипешя по Лисовском, и на месть паки мнози воздвигнушяся за нь. Яко лютыя волцы, литовския воеводы князь Юрьи Горский да Иван Тишкеевичь, да рохмистр Сума со многими гусары и желныри и нападошя на сотника Силу Марина да на троицких слуг, на Михайла да на Федора Павловых, и на все троицкое воинство. И бысть брань велика зело и люта. И сломльшии оружиа емлющися друг за друга, ножи резахуся…
На том же бою мнози от литовских людей видешя двою старцов мещущих на них плиты и единем вержением[831] многих поражающе, камение же из недр[832] емлюще, и не бе числа метанию их. От поляков же выходцы[833] о сем возвестишя в дому чюдотворца. Такову же погибель видяще поляки, яко князя Юрья лишишяся и иных храбрых своих растесаных[834] лежящих, и, гонимы гневом божиим, побегошя от троицкого воинства. И тако разыдошяся вси полци Сопегины и Лисовского. Троицкое же воинство внидошя во обитель с великою победою.
О МОРУ НА ЛЮДИ
Ноября же от 17 дни явлься мор в людех и протяжеся до пришествиа Давида Жеребцова.[835] Образ же тоя болезни в нужных[836] осадах ведом, юже нерекошя врачеве цынга. Тесноты бо ради и недостатков сиа случаются, наипаче же от вод скверных.
Не имущих теплых зелий[837] и корений, поядающих ражающийся гной во утробах, и не имущих водок житных распухневаху от ног даже и до главы. И зубы тем исторгахуся, и смрад зловонен изо устну исхождаше. Руце же и нозе корчахуся, жилам сводимым внутрь и вне юду,[838], от язв кипящих. И теплиц неимущим в пособ, сим телеса острупляхуся.[839] И желудку необыкшу к нерастворению приатия затворяющуся, и непрестанен понос изнемогшим до конца и не могущим от места на место преити, ни предвигнутися. И согниваху телеса их от кала измету, и проядаше скверна даже до костей; и черви велицы гмизяху.[840] И не бе служащих у многих ни жажду утолити, ни алчющих накормити, ни гнойным струпом пластыря приложити, ни превратити на страну,[841] ни червиа отмыта, ни отгнати скот стужающий,[842] ни вон извести прохладитися, ни подъяти, еже бы мало посидети, ни уста пропарити, ни лице, ни руце умыти, ни от очию праха оттерти. А иже еще воздвижущеи[843] руце, и тии уста и очи нечистотою оскверневаху и прежде смерти от стуку[844] и от ветр и от движений всяких мнози прахом посыпаны бышя. И не бе познавати тех в вид зрака. Имущей же сребро или иныя вещи и отдааху на купование[845] нуж потребных ястиа и питиа. И колико на потребу, толико и за службу; и со слезами моляще таковех, но всякому до себе прииде, о прочих же не брежаху. И аще бы не истощили житниц дому чюдотворца и погребов не испразднили,[846] то и вси бы измерли во второе лето во осаде седяще.
