Избавление - [68]

Такого чувства свободы, освобождения еще никто никогда не испытывал. Сами по себе боль, кровь уже были свободой. Я поднял нож, отрезал один из рукавов – весь рукав, прямо от плеча – и затолкал нейлон в рану; затем отрезал от правой штанины длинную полосу и обвязал себя вокруг талии. Во мне все ныло и все пело. И мысли мои подчинились этим двум состояниям. Смогу ли я двигаться? Сможешь – ведь тебе ничего другого не остается.

Идти было неудобно и странно; я шел как-то боком, но передвижение оказалось возможным. Я подошел к краю обрыва; стена в этом месте была почти вертикальной. Байдарки я не увидел – должно быть, она уже давно проплыла мимо. Ну что ж, плохо, но ничего не поделаешь. Я подожду немного, попытаюсь найти человека, которого подстрелил, закопаю его или попробую избавиться от него каким-либо другим способом. А сам буду думать, как отсюда выбраться.

Я вернулся к тем камням, на которые пролилась моя кровь, и забросал кровавые пятна песком и землей – если мне и удалось присыпать все следы, то, по крайней мере, кровь не блестела так ярко. Больше своей крови я не намеревался оставлять в этом лесу – все остальные кровавые следы должны уже быть не моими.

Я пошел к тому месту, где некоторое время назад стоял и ползал подстреленный мною человек. Кровью были забрызганы многие камни, а в том месте, где он изрыгал кровь потоком, ее была целая лужа. Я посмотрел в сторону леса и стал припоминать – что я знаю об охоте на оленей с луком и стрелами. После того, как олень ранен стрелой, нужно подождать с полчаса, а потом следует отправиться на поиски, выслеживая его по следам крови. Сколько времени прошло с того момента, когда я выстрелил из лука, я не знал. Но судя по тому, что я успел увидеть, раненый не мог уползти далеко. Он должен быть где-то совсем близко. Я опустился на четвереньки и пополз по следам крови.

Там, где кровь капала на песок, ее следов почти не было видно – песок ее тут же поглощал. И я сразу понял, что все, что с ним происходило – если мне вообще удастся это выяснить, – расскажут мне только камни. Он двигался в сторону леса – а куда еще он мог бы ползти? Когда следы крови это подтвердили, уверенность, что я быстро найду его, окрепла. Я двигался от камешка к камешку – они сообщали мне направление движения.

У первых деревьев я нашел многозарядную винтовку, которая казалась плоской, длинной, совсем неуместной среди сосновых иголок. Я не стал ее трогать и взял в руку нож. Я по-прежнему двигался на четвереньках; там, где я останавливался, высматривая следы его крови, с меня скатывались капли собственной. Один раз мне даже пришлось немного вернуться назад и отыскать его следы – я не мог различить, где была его кровь, а где моя. Кровь из моей раны стекала на живот, заливала ткань комбинезона в разных местах и капала на землю. Но никакой слабости я пока не ощущал. Интересно, сможет ли кровь вообще свернуться в такой большой открытой ране? Часть моего бока почти потеряла чувствительность. С тех пор как я вырезал из себя стрелу, я стал прижимать к тому месту локоть и делал это уже рефлекторно; казалось, я всю жизнь только так и передвигался – с локтем, крепко прижатым к боку. Я решил, что еще какое-то время продержусь, а далеко не загадывал. Меня интересовал лишь следующий камень на моем пути: моя или не моя кровь на нем?

В лесу передвигаться было сложнее. Там было еще темно, но следы крови я различал, а когда ее не видел, то мог определять на ощупь. В некоторых случаях я даже находил ее по запаху. Я попытался снова – в последний раз – думать так, как думал подстреленный мною человек. Я попал ему прямо по центру груди, где-то у самого основания шеи, а может быть, даже в самую нижнюю часть шеи. Он умирал, у него уже не было оружия; возможно, стрела перерезала ему яремную вену. Единственное, что меня беспокоило: не полз ли он в какое-нибудь определенное место, или – что еще важнее – к кому-нибудь, кто ожидает его где-то в лесу? Я считал, что это очень маловероятно, но полной уверенности у меня не было.

И мне обязательно нужно было его найти. Если не я, то кто-то другой мог наткнуться на него, и если такое случится, нам всем конец, в том или ином смысле. По меньшей мере, придется что-то объяснять, давать показания, ходить в суд, нанимать адвокатов – в общем, тогда на нас обрушится все то, чего мы пытались избежать, когда Льюис убеждал нас закопать тело в лесу, в лопухах...

В лесу я передвигался уже на ногах, но с высоты моего роста мне было трудно различать следы крови, и я снова опустился на четвереньки. Я двигался как собака по следу, держа нож в зубах, продираясь сквозь кусты. Наконец, я выбрался на поляну шириной метров в пятьдесят. Шум реки здесь был почти не слышен – до меня доносилось лишь далекое, невнятное бормотание, и с каждым новым листочком, который оказывался между мною и рекой, оно все больше приглушалось.

Я потерял след, крови не видел. Голова не поднималась; я чувствовал дурноту, хотя особой слабости при этом не ощущал. Главная проблема заключалась в том, что я не мог ясно мыслить. Но я знал, что мне обязательно нужно снова отыскать следы его крови – иначе все будет потеряно.