Избавление - [29]

Мы почти догнали переднюю байдарку. Плывя рядом, мы, лениво ворочая веслами, отдались на волю течения. Река сносила нас в наступающую навстречу темноту. Хотя мы и слышали урчание порогов где-то впереди, они не появлялись. На каменистых берегах по обеим сторонам росли печальные сосны с длинными иглами. По левому берегу бежала дорога, заросшая травой и кустами, но через несколько сотен метров она закончилась, упершись в поваленное дерево. В умирающей голубизне кружил ястреб. На фоне вечереющего неба четко были видны растопыренные перья на концах его крыльев.

Кругом становилось тихо и необитаемо. Я вспоминал, что в диких местах следует чего-то бояться – и тут же меня охватили неопределенные страхи. Больше всего на меня действовала безликая красота этих мест. Трудно было поверить, что на меня все это подействует так неожиданно и с такой силой. Тишина леса и тишина реки, насыщенные звуками, не имели никакого отношения ни к нам, ни к захолустному городку, в котором мы недавно были. С его несколькими уличными лампами, горящими в тени, отбрасываемой горой; с его кафе и лицами фермеров, освещенными усталым светом на центральной и единственной площади городка; с его кинотеатром, где шел фильм, который в тот же вечер должны были показывать по одному из каналов у нас в городе. Я, как и утром в машине Льюиса, задремал и снова стал видеть, как мы подъезжаем к голубым холмам, видел, как они меняют форму, цвет и расположение по мере того, как мы приближаемся к ним, – все было уже знакомо и одновременно ново. Каким-то странным образом я видел теперь все так, будто в голове у меня ленту перематывали в обратную сторону: я двигался прочь от холмов, мимо рекламных щитов с улыбающимися девицами, сельскими Иисусами, назад к веренице придорожных строений, мотелей, магазинов, назад в город. Я увидел и Марту и Дина, и был поражен тем, что меня с ними нет и что я, оказывается, сижу в лодке и смотрю в извивы течения в реке. Марта уже беспокоится, сидит с Дином перед телевизором. Ей непривычно без меня по ночам. Я видел, как она сидит, сцепив руки, в позе женщины, которая стойко переносит страдания. Ну, может быть, это сильно сказано, но все-таки она страдает. А на ногах у нее теплые домашние тапочки...

Я несколькими широкими взмахами весла подогнал нашу байдарку почти вплотную к зеленому каноэ. И тут об мою губу ударилось какое-то насекомое – будто попала в рот пуля.

– Тебе не кажется, что нам пора разбить лагерь? – сказал я Льюису.

– Да, наверное, пора. Боюсь, дальше берег снова поднимается и может стать таким высоким, что нам на него и не выбраться. Вы, ребята, высматривайте подходящее место на левом берегу, а мы будем смотреть на правый.

Мы проплыли сквозь небольшие пороги, фосфоресцировавшие в сумерках, почти не почувствовав, что в реке на этом участке прячутся камни. И хотя все обошлось благополучно, мы получили предупреждение о том, что нужно быть осторожнее: перевернуться в темноте и вывернуть все вещи в воду было бы крайне неприятно. На берегу кусты и деревья стали сливаться в одну плотную, темную массу, и разобрать деталей я уже не мог. Однако в одном месте мне показалось, что в двух-трех метрах от воды берег ровный и плоский. Я тут же показал Льюису в ту сторону, и тот кивнул головой. Я развернул байдарку, удерживая ее боком к течению, и по косой линии двинулся к берегу. Нос мягко уткнулся в податливый грунт. Я с опаской вылез в темную воду и ухватился за байдарку, чтобы удержать ее на месте. Казалось, в прохладной воде было полно невидимых ночных существ. Дрю выкарабкался из байдарки и привязал ее к молоденькому деревцу. Я вышел из воды на берег, в это время подплыли Льюис и Бобби. От неприятного ощущения, что в темноте кто-то прячется, у меня по спине мурашки бегали.

Мы развязали веревки, которыми были закреплены сложенные палатки, и взялись за устройство лагеря. Льюис захватил с собой в путешествие электрические фонарики с длинными ручками и теперь устанавливал их на пеньках и в развилках веток кустов так, чтобы место, где мы разбивали лагерь, было ярко освещено со всех сторон. Занимаясь непривычными для нас делами, мы входили в этот круг света из темноты и выходили назад в темноту. Казалось, Льюис точно знает, где что находится. Он ходил в круге света и раскладывал на земле палатки, гриль, надувные матрасы, спальные мешки. И возникало такое впечатление, что по его приказу все они сами поднимутся и образуют лагерь. Бобби и Дрю старались быть полезными, но у них мало что получалось. А я считал, что было бы просто свинством стоять на месте и позволять Льюису самому все делать. Хотя и знал, что он нисколько бы не возражал, если бы ему пришлось устраивать все без посторонней помощи. Меня клонило в сон, и в первую очередь я занялся тем, что имело к нему непосредственное отношение. Я надул матрасы ручным насосом – все четыре, на что ушло без малого полчаса активного качания, без перерывов. Река за это время посветлела, а лес, наоборот, становился все чернее и чернее.

Льюис поставил палатки, а Бобби и Дрю делали вид, что ищут хворост для костра. Я почувствовал себя значительно спокойнее после того, как палатки были установлены, надувные матрасы и спальные мешки уложены в них, электрические фонарики развешены внутри палаток и предохранительные сетки против змей подняты. Наша колония была основана, и я отправился с фонариком в лес набрать хвороста. Когда я натыкался на кого-нибудь из остальных, я светил фонариком в грудь, чтобы не слепить глаза, но зрелище при этом получалось неприятное. Свет, направленный снизу вверх, придавал лицу Бобби, которое казалось вымазанным жиром, монголоидный вид. Лицо Дрю выглядело так, будто его обрабатывали струёй из пескоструйного аппарата – оно все было покрыто точечными тенями в тех местах, где у него когда-то были угри. А вот лицо Льюиса даже в этом свете, отраженном от груди, менялось несильно, но это почему-то меня совершенно не удивляло. Длинная тень от его носа ползла вверх между глазами, надбровные дуги выступали вперед. Но его тихий голос шел оттуда, откуда ему и положено было идти – хотя временами казалось, что рот у него немного сместился влево.