Из зимы в лето - [16]
Конечно, ну какой же он профессиональный убийца этот наш Дани! Инженер, доктор наук, специалист по природным и искусственным излучениям. До национальной катастрофы никогда никому и пальцем не погрозил, ню-ню-ню, не то что ударил. Наоборот, он был активным сторонником предоставления арабам равных с нами прав в нашем Израиле. Он считал себя социал-демократом, левым интеллектуалом. И если он кого и ненавидел искренне и истово, то своих же еврейских националистов, правых, которые выступали за трансфер арабов — насильственную эвакуацию за пределы Палестины, которую они называли Эрец-Исраэль.
«Левые были за немедленный отзыв израильских войск и за образование дружественного арабского государства, — рассказывал он Юлии. — Воевавшим с Израилем партизанам Ясера Арафата мы предлагали мир сейчас и экономическую помощь в становлении их равноправной страны на общей палестинской земле.» «Они не согласились?» «У нас было правое правительство. Оно не верило ни одному варианту соглашения с «террористами Арафата». Им уже грозила эвакуация в Тунис, когда новый Советский Союз вдруг заявил о своем нейтралитете в израильско-арабском конфликте. Это послужило нам сигналом для еще более массовых демонстраций в защиту прав палестинцев. Нашим кумиром был полковник Эйли Кева. В знак протеста против несправедливой войны в Ливане, он бросил свою часть и выступил на нашем митинге в Тель-Авиве, чтобы…» «Прости, Дани, — не поверила своим ушам советская женщина, — как это выступил? Командир части дезертировал с фронта, бросив своих солдат под огнем противника и выступил на митинге? И его не арестовали, не расстреляли на месте? Ведь военное время?» «Напротив, толпа устроила ему овацию! Мы считали его национальным героем, проявившим истинный гуманизм и патриотизм.» «И в толпе не нашлось ни одного мужчины, чтобы пристрелить подонка?» «Увы… Нашелся, как я тогда считал, предатель и подонок, который выстрелил в нашего Эйли…» «И вы его разорвали?» «Не без этого, но потом… Любая гражданская война всегда начинается с первого выстрела. Этот выстрел прозвучал справа, а потому мы считали, что это они спровоцировали тот ужас, который начался по всей стране. Евреи перестали кричать на митингах и начали стрелять друг в друга.»
Что было дальше, Юля давно знала по объяснениям отца. Разгромленные было арабы словно обезумели от радости, что их могучие враги передрались… Арабы стали одерживать верх над всеми евреями, правыми и левыми. Мировое сообщество выжидало точно так же, как в сороковые годы, когда евреев сжигали люди Адольфа Эйхмана.
«Антисемитам вообще не нужна команда убивать евреев, им не надо даже разрешать, им надо просто не запрещать. Так было в Царской России, так случи-лось и на Земле Израиля… Советы риторически выступили против геноцида евреев. Официальный Запад просто промолчал…» — горько заключил Дани. «А арабы? Вы и ваши сподвижники ведь не сделали им ничего плохого, наоборот, боролись за их права?..» «А что плохого сделали вы лично этим… которых вы даже после всего этого кошмара назвали «молодыми людьми»? Нет, Джулия, палестинцы не стали на нашу сторону в нашей войне с правыми. Это мы по наивности думали, что повторится война Севера и Юга в США, когда негры массой вступали в армию северян против конфедератов. Арабы не стали играть роль негров, за которых мы их принимали… Они, как я поздно понял, стали играть свою роль — роль арабов! Они как-то сразу и вдруг стали беспощадно убивать всех евреев по всему Израилю.» «А почему промолчал Запад?» «Рейган решил, что мы снюхались с коммунистами, тем более, что мы, левые, воевали с «Интернационалом» и под красным знаменем и уже побеждали правых, когда началось арабское восстание. Будь евреи едины, как в в прошлых войнах, мы бы легко справились не только с палестинскими погромщиками, но и с вторгшимися к нам недобитыми арабскими армиями. Но мы еще не остыли от боев друг с другом, мы еще страстно обсуждали никчемность нашего неприлично правого премьера с его «панской манией величия» и «польской ментальностью». А тут начались погромы по всем городам, где «израильские арабы» десятилетиями жили с нами добрыми соседями. И массой хлынули на нас с ножами уже не блокированные было в Бейруте палестинские партизаны, а именно «мирные» палестинцы. Когда в Израиль вторглись сирийские, египетские и иракские танки, страна была уже деморализована гражданской войной, парализована умелыми диверсиями на наших автострадах и отравленными или отрезанными источниками воды. Как только мы осознали, что творится, нам оставалось только быстро научиться убивать палачей, убивать не раздумывая…»
«А ваша семья?» «Моя дорогая жена была на восьмом месяце… Она должна была, наконец, родить мне сына, — заплакал Дани, садясь на песок у ног тут же присевшей и зарыдавшей вместе с ним Юлии. — Представляете, мальчика, братика моим трем девочкам… Я так готовился к празднику брит-милы… Когда я вернулся домой с фронта, я даже не понял, чем заполнены все комнаты моей развороченной и разграбленной квартиры, я даже не опознал во всем ЭТОМ фрагменты человеческих тел… Я не мог даже похоронить их… моих дорогих, таких добрых, образованных и разумных папу с мамой, моих девочек, мою Юдит с моим мальчиком еще без имени… Они сожгли папу и маму вот так же — на костре из нашей домашней библиотеки. Там была знаменитая монография Йони Коэна, моего отца,
