Из жизни солдата - [44]

В военном отношении маневры не представляли из себя ничего особенного. Нам так и удалось познакомиться с формами и методами работы штабов итальянской армии. Мы также не поняли, был ли весь ход маневров расписан заранее или же в действиях участников все-таки были элементы импровизации. Зато мы убедились в том, что итальянские солдаты в большинстве своем испытывают неприязнь к «чернорубашечникам», которые в ходе маневров продемонстрировали полное отсутствие каких-либо военных знаний и навыков, а составленные из них батальоны действовали из рук вон плохо. Если бы не блестящие действия берсальеров, лишний раз подтвердивших свое право именоваться элитой армии, то нам пришлось бы считать время, проведенное на маневрах, потерянным зря.

Значительно больше, чем выезды на маневры, нам запомнилось одно из выступлений Муссолини. Самая широкая улица городка, в котором мы остановились, была перегорожена трибуной. По обе стороны от нее, как и у нас в Германии, отдельно друг от друга располагались «представители партии и армии». Ближе к краю трибуны разместились мы, зарубежные гости, а напротив нас — жены высших руководителей страны. Все пространство улицы перед трибуной было занято многотысячной толпой народа. В тот момент, когда Муссолини поднялся на трибуну для произнесения речи, он был встречен таким неистовым ликованием, которое нам, представителям северной нации, было чрезвычайно трудно понять. В отличие от Гитлера, который обычно выступал не менее часа и всегда начинал свою речь с воспоминаний о зарождении национал-социализма, Муссолини говорил всего несколько минут. Его выступление состояло из ярких, легко запоминающихся лозунгов и призывов. После каждой фразы он делал паузу, которую слушатели использовали для очередного проявления восторга. По окончании речи публика в течение нескольких минут выражала восторг своим любимым дуче.

На обратном пути мною овладело непреодолимое желание заехать в Рим и побывать в местах, которые запомнились мне во время моего приезда в Италию, когда я был еще лейтенантом. Однако в Германии нам выдали так мало валюты, что ее едва хватило на оплату чаевых. Короче говоря, армия принимала активное участие в борьбе против расточительности, развернувшейся в

Третьем рейхе, что нашло свое выражение и в чрезвычайно экономном расходовании скудных валютных запасов.

Было бы опрометчиво с моей стороны пытаться делать какие-либо далеко идущие выводы о фашистском режиме Муссолини на основании моего короткого пребывания в Италии, во время которого я интересовался в основном военными вопросами. Тем не менее трудно было избавиться от впечатления, что фашисты всколыхнули страну и придали ей новый импульс развития. Бросалось в глаза и несомненное сходство взаимоотношений армии и политического руководства в Италии и Германии. И здесь была заметна откровенная неприязнь военных к правящей партии. Вместе с тем было ясно, что итальянская армия находится в значительно более выгодном положении по отношению к власти, чем вермахт. За спиной у нее стоял монарх, на поддержку которого можно было рассчитывать даже при том соотношении политических сил, которое сложилось к тому времени в Италии, не говоря уже о том времени, когда диктаторский режим рано или поздно потерпит крах, в чем тогда мало кто сомневался. В то же время чувствовалось, что итальянские солдаты живут в постоянном страхе перед Муссолини. Даже по поведению высших офицеров было заметно, что они панически боятся гнева дуче и стараются угодить ему во всем. К счастью, среди немецких офицеров мне почти не попадались люди, которые испытывали бы такие же чувства по отношению к Гитлеру, за исключением, пожалуй, лишь ближайшего окружения фюрера.

Что касается Муссолини, то он показался мне далеко не ординарной личностью. К тому же он явно обладал недюжинным актерским талантом. Обращался ли он к народу с яркой, зажигательной речыо, совершал ли он инспекционную поездку по войскам или, наконец, демонстрировал ли он свое почтение к королю, всякий раз его поведение свидетельствовало об удивительной способности к перевоплощению. Он очень умело изображал из себя то беспощадного диктатора, то радушного и гостеприимного хозяина, то представителя благородного сословия. К тому времени я еще не очень хорошо узнал Гитлера по тем сравнительно редким личным встречам, которые состоялись у меня с ним, поэтому мне трудно было сравнивать между собой этих двух людей. Сегодня я могу сказать, что Муссолини представляется мне более «человечным», но не в смысле его большего или меньшего коварства, а прежде всего по его человеческим качествам. Гитлер был воплощением единства воли и интеллекта, и не более того. Муссолини, в свою очередь, был значительно меньше одержим манией величия и идеей о необходимости во что бы то ни стало облагодетельствовать свой народ. При этом он едва ли полностью идентифицировал себя с судьбой своей страны, как это нередко случалось с Гитлером.

Муссолини явно переоценил силы итальянского народа, однако, в отличие от Гитлера, он никогда не злоупотреблял его преданностью и героизмом.