Из жизни Дмитрия Сулина - [10]

Сулин ошибся. Он понял это минут через десять, когда перед ним вдруг возникла сутулая фигура инженера Гунева. Гунев работал в другом отделе, знал его Сулин плохо, но при встречах здоровался.

Кивнув Дмитрию, он уставился на сапоги и бесстрастно спросил: «Торгуем?»

— Да вот… — ответил Сулин, растерянно улыбаясь.

«Пропал», — с тоской подумал он.

Пауза затянулась.

И тогда Дмитрий начал объяснять, как он очутился на толчке. Он говорил быстро, словно боясь, что Гунев ему не поверит.

— Сколько просишь? — перебил его Гунев.

— Как сколько?! — почти искренне удивился Сулин. — Купил за девяносто пять и продаю за девяносто пять.

Это был прекрасный ответ честного человека. Репутация была спасена, и Дмитрий ожил. Захотелось шутить и хлопать Гунева по плечу.

Гунев молча щупал сапоги, провел ногтем по ранту, постучал по подошве, подумал и сказал:

— А я как раз сапоги ищу, жене. — Он вздохнул и добавил: — Твои, конечно, не самые лучшие, но моей старухе сойдут…

Он отсчитал девяносто пять рублей и протянул их Дмитрию. Остолбеневший Сулин взял деньги, подержал их в руке, не зная, что с ними делать, потом сунул в карман пальто.

— Вытащат, — сказал Гунев.

— Не вытащат, — машинально ответил Дмитрий, провожая глазами сапоги, которые Гунев аккуратно укладывал в свой портфель.

— Ты все-таки пересчитай, — посоветовал Гунев, — потом претензию не приму.

— Я тебе верю, — пробормотал Сулин.

Они помолчали.

— Обмыть надо бы, — нерешительно произнес Гунев. — Чтоб долго носились…

Дмитрий покорно кивнул, и они направились к выходу. У Сулина было ощущение, что он только что потерял шестьдесят рублей.

«Надо радоваться, что спас репутацию», — убеждал он себя. Но радости не получалось.

Была обида на Гунева и горечь.

Только потом, когда они выпили в «Гастрономе», за толчком, по стакану плохого вина и проглотили по шашлыку, когда сели в такси, захмелев от вина и тепла, тогда только успокоился Сулин.

— А знаешь, — тихо говорил он, наваливаясь на Гунева, — я рад, что продал сапоги именно тебе.

— Хорошо у нас с тобой вышло, — кивал Гунев, — по-человечески…

И они умолкали, испытывая друг к другу добрые чувства.

Жене Сулин сказал, что сапоги проданы за сто пятьдесят пять. Недостающие шестьдесят рублей он занял у Гунева.

Командировка

Сулин шел по перрону. Полированная голова его начальника Камодова плыла впереди, отражая небо и призыв к страхованию. Проводник, измученный «Вермутом», почему-то отдал им честь, и они зашли в вагон. В купе сидела бабушка, терзаемая любопытством. По-беличьи щелкая кедровые орехи, она оценивала попутчиков.

— До конца? — спросила бабушка ласково.

— До конца, — подтвердил Сулин.

— Стало быть, вместе! — обрадовалась старушка.

Павел Тимофеевич, не поддержав разговор, читал о лихорадке на валютных биржах. Сулин молчал, поглядывая в окно. По перрону бегали пассажиры, волоча детей и чемоданы. У панно с изображением обезглавленных атлетов, перебегающих пути, продавали пирожки. Люди ели пирожки, разглядывая курчавые головы атлетов, лежавшие на рельсах под надписью «Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь». Человек в красной фуражке поднял жезл, поезд тронулся.

— Интересная ситуация складывается в Португалии, — сказал Камодов и вышел в коридор.

Сулин расстелил постели себе и шефу, узнал, когда будет чай, выслушал бабушкины мысли о падении нравов и забрался на верхнюю полку.

Вечер приступал к исполнению обязанностей. В сумерках мелькали домики, похожие на декорации. В желтом свете их окон отпечатывались немые сцены: мужчина, с удивлением заглядывающий в кастрюлю; семья, застывшая у телевизора; старик, неподвижно сидящий под огромными рогами. По мокрым дорогам шлялась осень. Но душа Сулина парила на крыльях приятных мыслей. Он очень хотел поехать в командировку с шефом, но шансы его были ничтожны до последнего момента. А потом вдруг удача: слег с инфлюэнцей Деев, крупно ошибся Гаранин, запутался в семейной жизни Косов, и поехал он, Сулин. Ему завидовали, предсказывая карьеру. Десять дней тет-а-тет с начальством…

Дмитрий улыбался, предавшись мечтам.

После чая бабушка вынула колоду карт, которой часто били по носу, и стала искушать попутчиков. Сулин не любил азартные игры, но Павел Тимофеевич придвинулся к столу, и отказаться было нельзя.

В дураках три раза подряд остался Камодов.

— Для подкидного ума не нужно. — Павел Тимофеевич снисходительно усмехался. — Тут решает фортуна.

Время шло, а результат не менялся. Камодов безнадежно проигрывал. Дмитрий страдал, не зная, как помочь шефу, и невпопад твердил:

— Кому в картах не везет, тому в любви везет…

Камодов, от которого ушли две жены, мрачнел, ошибался, но продолжал сражаться, словно спасал авторитет. Одна лишь бабушка, далекая от всяких субординаций, получала удовольствие.

— Дома у нас по носу бьют, — радостно сообщала она. — Вы б, товарищ, уже имели бы в лице большую симпатию.

Спасая начальство, Сулин держал карты открытыми для Павла Тимофеевича, принимал умышленно, не отбиваясь, но все было тщетно. Холеные монархи, надменные дамы, тузы всех мастей предпочитали Дмитрия. Пестрая мелочь собиралась у Камодова. В отчаянии Дмитрий выбросил под стол два козыря, но бабушка была начеку. Ликуя, она вынырнула из-под стола, размахивая вещественными доказательствами.