Из записок геолога - [4]

Подъехали молча. Пока выбирались на берег, геологи обшарили глазами всю округу. Начальник тоже молча, с серьезным видом на лице, наблюдал за телодвижениями своих подчиненных.

Оленя не было. Во всяком случае — в пределах видимости, вплоть до кустов — абсолютно никаких следов, если не считать стежки на густой траве от сапог шефа — ровной цепочки, заканчивающейся им самим.

— Стало быть, убежал… — первым нарушил молчание Петрович.

— Ты кого имеешь ввиду? — спросил начальник.

— Имею ввиду оленя.

— Так бы сразу и сказал. Олень убежал, а я остался. Че ж теперь делать? — шеф с тем же непроницаемым видом продолжал стоять на берегу, совершенно не делая попыток сесть в лодку.

Волнухин первым сообразил, что шеф в очередной раз пытается всех разыграть, но сегодня у начальника ничего не вышло:

— Ребята, ищите в тех кустах, а я за топором сгоняю…

— Экий ты, право, ничего от тебя не скроешь… — рассмеялся начальник. — Ладно, пойдем, покажу.

— Хорош! — с чувством выдохнул Петрович, раздвигая кусты и пожирая глазами распластанного в зарослях зверя.

Ухватив за ноги, мы вчетвером потащили его на свободное от кустов пространство. Олень — ноша очень неудобная и тяжелая. А главное — постоянно норовит зацепиться своими рогами за ветви островной растительности.

Освежевывали тушу на травке. Брезента с собой не было, крупных деревьев, чтоб подвесить олешка — тоже не наблюдалось. А на земле — как мы не старались уберечь мясо, речной песок густо усыпал липкую свежатину. Не помогла даже шкура, подложенная под тушу взамен брезента.

Волнухин привез топор и ведра для мяса, когда олень был практически разделан: печень, сердце, язык — лежали отдельно, остальная требуха закопана в кустах, подальше от берега, а голая туша с рогами и копытами в фривольной позе возлежала на снятой шкуре.

— Еще немного, и он сиганул бы в воду, а у меня только утиная трешка оставалась, издали-то уж точно не подбил бы, — заканчивал свой рассказ начальник, пока все перекуривали, дожидаясь Волнухина с топором. — В общем, выпалил наудачу в упор, с обоих стволов сразу, и он упал… Вот и все, потом начал вверх стрелять…

— Стало быть, трешкой его завалил?

— Разумеется, чего в жизни не бывает… Кстати, олень — не такой уж и крепкий зверь… Вот — кабан, или медведь — да, тут без пуль делать нечего…

— А олешка-то — колхозный…

— С чего ты взял? — дружно завопили все разом — дикий олень в глухой тайге. И людей здесь на триста верст в любую сторону…

— Тогда посмотрите сюда, — я торжественно продемонстрировал собравшимся ухо оленя, в котором красовалась металлическая бляха с номером. На нее при разделке почему-то никто не обратил внимания.

— Если к вечеру припрутся оленеводы… — задумчиво пробормотал шеф, подсчитывая в уме оставшиеся бутылки со спиртом…

— Тогда понятно, почему этот олешка так смело на нас вышел… — сказал Волнухин. — За весь сезон одного оленя встретили, да и тот домашний оказался…

1997

Тюменская буза

(история со слов очевидцев, ненцев и русских)

В шестидесятые годы в Тюменской области случилось нечто из ряда вон выходящее: ханты, манси, ненцы и примкнувшие к ним другие малые народы и народности, заселяющие ямало-ненецкий и ханты-мансийский округа, подняли вооруженное восстание против Советской власти за отделение национальных округов из состава СССР.

Почему об этом событии не писала тогдашняя советская пресса — понятно, но что удивительно — ведь и зарубежные масс-медиа почти ничего не знают о данном эпизоде из жизни интернациональной империи.

А подоплека — проста и банальна. Еще при Сталине был взят курс на обязательное всеобщее среднее образование советского народа. В сороковых и пятидесятых годах чиновники обл- и районо, выполняя указания партии и правительства, периодически (осенью) устраивали отлов несовершеннолетних представителей малых народностей для препровождения оных в интернаты, где и шло обучение всем наукам, при полном пансионе от советской власти.

Впрочем, где они могли отловить детишек? Правильно — только на факториях, в момент обмена аборигенами даров природы — рыбы и мяса — на порох, соль и водку. Поскольку в данной ситуации хозяин любого стойбища сам мог решить — отдать ли в текущем году детей в обучение или оставить при себе (всего-то делов: на смутный период придержать их в тундре — при стаде оленей), больших разногласий с властью у них не возникало. Но с развитием авиации Советская власть лишила ненцев с хантами и этого права. Права самим распоряжаться судьбой собственных детей.

Уже при Хрущеве каждый август-сентябрь поднимались в небо винтокрылые машины и собирали по тайге и тундре детский урожай. Было даже своего рода соцсоревнование — у какого района будет меньше прогульщиков. И был норматив, выше которого подниматься не рекомендовалось…

Скажут, вот неблагодарные! Государство о них заботится, обучает, одевает, кормит, а они…

А они, то есть аборигены, оказались мудрее чиновников из просветкульта. Видел я в Салехарде и Лабытнангах ненцев с полным средним образованием — они даже таблицу умножения знают!.. Местами. И буквы знают. Тоже не все, но расписываться в ведомости и деньги считать — умеют. А больше — ничего. Работы в поселках для них нет (кому такой работник нужен?), и сменить в тундре родителей, чтоб пасти оленей или ловить рыбу — они не могут, ибо не учат в школах навыкам выживания в тундре зимой. Да и летом — тоже не учат.