Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова - [28]

С энергией тигра вскочил Пьер с антресоль, и на физиономии Эдокси послышался громкий аплодисмент.

Эдокси вскрикнула, но дикий Пьер вцепился в ее шевелюру и сорвал шиньон. В это время вбежал бравый сержант и прекратил между ними баталию, встал нейтралитетом.

— Вот тебе и цивилизация! — воскликнула Эдокси, и на нее вдруг напала паника.

— Я ни полигамии, ни полиандрии допустить не могу! — проговорил Пьер и поник головой.

Сержант вынул из кармана полштоф и восстановил между ними мир.

Не правда ли, преизрядная чепуха? А все оттого, что посещаешь одни иноязычные спектакли, да и в русский театр попадешь, так видишь тоже иностранные пьесы, переделанные на русские нравы, а сюжеты этих пьес столько же пристали к русским нравам, сколь к корове пристало седло.

18 декабря

Вчера поутру генеральша призвала меня к себе и сказала:

— Ну, Касьян, теперь я твоей службой вполне довольна. Насчет медиумства ты теперь совсем привык и даже, можно сказать, собаку съел, так что любого француза можешь за пояс заткнуть. Одно только, манер у тебя деликатных нет. Летом мы поедем за границу, и ты этому самому медиумству будешь учиться там у знаменитого и самого главного медиума Юма, а теперь пока нынешнюю зиму привыкай к деликатным манерам. Я хочу, чтобы ты бывал везде, где бывают аристократическое общество и разные графы и генералы. Сегодня в Большом театре идет в первый раз «Комарго»: вот тебе два кресла, возьми с собой горничную Машу и иди.

Вынула из кармана два билета и подает. Взял билеты, но Маше ни слова, а побежал к дьячку Ижеесишенскому.

— Ну, говорю, Фараон, идем в Большой театр балет «Комарго» смотреть.

— Окрестись лучиной! Нечто в театр духовные особы ходят?

— А ты нечто духовная особа? Вот, коли бы волосы длинные носил, тогда дело другое, а теперь кто ни взглянет на тебя, — сейчас скажет: купец из-под Щукина…

Почесал он это в затылке да и говорит:

— А и в самом деле идем. Ни разу балета не видая. Говорят, очень занятно. — Отправились.

Отменное представление! Как мне эти самые голоногенькие девочки понравились, что танцы водили, так просто беда! Пришел домой и на мою Марью Дементьевну глядеть не могу. Та мне: «Здравствуй, Касьян Иваныч, хорошо ли веселился?» А я ей: «Брысь!» Заплакала, ну, да леший ее побери!

Понятное дело: коли ежели человек на ученых актерок нагляделся, так нешто ему может после них нравиться простая женщина? Ни в жизнь!

22 декабря

И зачем я побывал в балете? Созерцание хорошеньких голоногеньких женщин сделало то, что я окончательно перестал находить хоть что-нибудь хорошее в моей Марье Дементьевне. Вот уже четыре дня прошло с тех пор, как я случайно попал в Большой театр на первое представление «Комарго» и среди пестрой толпы танцовщиц заметил одну нежненькую блондиночку в желтом платье, а блондиночка эта до сих пор не идет из моей головы да и только! Так вот и стоит перед глазами, так и дрыгает розовыми ножками! Чувствую, что влюблен и влюблен очень глупо. Боюсь, чтобы не начать писать стихи «к ней» и, таким образом, чтобы не дойти до положения «поэта-солдата» Петра Мартьянова, который, как известно, пишет стихи не только «к ней», но даже «к ее банту», к «ее алькову». Ежели я дойду до положения этой любовной горячки, то это может неблагоприятно повлиять на мой журнал «Сын Гостиного Двора», первый нумер которого должен непременно выйти в первый день нового года. А Марья Дементьевна, как назло, так и лезет ко мне, невзирая на то, что на все ее речи я отвечаю одним коротким ответом: «брысь!»

12 января 1873 г.

О, как я влюбился в неизвестную мне балетную блондинку в желтом платье! Влюбился, как кот в марте месяце, и самым наиглупейшим образом! Лишь только заведу глаза, как она уже стоит передо мною и у самого носа махает голенькой ножкой. Я даже от пищи стал отказываться, хотя питье принимал охотно. С нежнолюбящей меня подругой моей, Марьей Дементьевной, я перестал разговаривать и на все ее вопросы отвечал односложным «брысь». По целым часам просиживал я ночью у окошка и за неимением луны смотрел в то место, где должна быть луна. Я хотел заложить Карповичу шубу и часы и поднести ей букет живых цветов с любовной запиской; раз, незаметным образом, забрался на сцену Большого театра и хотя оттуда был выведен, но, невзирая на это, торжественно задумал поступить в балет на роли чертей, дабы сблизиться с милой блондинкой. С этой целью я начал даже составлять черновое прошение на имя начальника репертуарной части П. С. Федорова. Сотрудники мои по изданию газеты «Сын Гостиного Двора» стали уже опасаться за существование самой газеты. Я похудел. В это время меня навестил дьячок Ижеесишенский, с которым мы не видались со дня первого представления балета «Камарго».

— Что с тобой? Или холера перекатила? Ведь ты тоще попова кота без хвоста! — воскликнул он, всплеснув руками.

Я отвел его в сторону и сообщил, в чем дело. Он почесал затылок и многозначительно понюхал табаку.

— Хочешь, вылечу тебя от этой любвишки? — сказал он. — У меня есть отличное средство. Как рукой снимет!

— Вылечи, голубчик, — прошептал я и от полноты чувств упал к нему на грудь.