Из загранкомандировки не возвратился - [4]

— Вот-вот, — сказал Власенко, и в голосе его мне почудилось злорадство — злорадство обывателя, узревшего вдруг, что всеобщий кумир на поверку оказался самым обычным мелким и дешевым хапугой. — Ты брось, — словно прочитав мои мысли, рубанул он, — меня причислять к злопыхателям, что пишут письма в редакции и вопрошают, что это за привилегия разным там чемпионам и рекордсменам. Я, мол, гегемон, у станка вкалываю, а в очереди на квартиру годами торчу, а тут сопливому мальчишке, научившемуся крутить сальто-мортале лучше других, — слава, деньги, ордена и, естественно, квартиры…

— Ладно, ты меня тоже в этот разряд не тащи, — без злости огрызнулся я, услышав слова и поняв тон Анатолия: от сердца отлегло — не испортился парень.

— Еще чего! — Власенко явно лез на рожон. Он вызывал меня на ответную реакцию, ему нужно было — кровь из носу! — раскачать меня, выудить внутреннюю информацию, потаенные мысли, чтоб установить логическую связь между моими знаниями о Добротворе и тем, что приключилось в аэропорту «Мирабель». Но я не был готов к взрыву — вулкан еще лишь клокотал где-то глубоко-глубоко, ничем не выдавая своей дьявольской работы. Но я был бы подлецом, если б не помог Анатолию — да и себе! — разобраться в фактах, какими бы трудными они не были.

— Не припоминаю за Добротвором ничего такого, что могло логически привести к подобному поступку, — начал я осторожно, словно нащупывая в полной темноте тропку. — Ничего…

— Иногда достаточно самого крошечного толчка, чтоб рухнул колосс — Власенко был нетерпелив, и это задело меня за живое.

— Ярлыки вешать — не мастер, извини. Не исключаю, что твоя профессия научила не доверять людям, а у меня другие взгляды на жизнь.

— Не вламывайся в амбицию, старина. — Власенко выщелкнул сигарету из красной коробочки «Мальборо». Но не закурил, а примирительно произнес: — Я привык верить фактам, этому меня учили… учат и теперь.

— Тогда давай обговорим ситуацию спокойно. Итак, Виктор Добротвор, 29 лет, спортом занимается лет 15—16, то есть, считай, большую часть сознательной жизни. Родители живы, не разводились, но практически воспитывала Виктора тетка — писательница, старая большевичка, отсидевшая срок при Сталине. Я ее знал преотлично — жили-то на одной лестничной клетке. Там, у нее, и познакомился с Виктором. Много лет назад. Она имела безраздельное влияние на Добротвора, а родителям, кажется, это мало докучало.

— Тетка жива?

— Семь лет, если мне не изменяет память, как похоронили. Кремень, а не человек. Веришь, я искренне завидовал ее цельности, полнейшему отсутствию саморедактирования, качества, столь присущего многим нынешним литераторам. Я имею в виду ее честность в оценках даже самых больших людей.

— Ладно, это к делу не относится. Чем увлекается Добротвор, кто его друзья, как живет, есть ли машина?

— Анкетка!

— Я стремлюсь понять его.

— Я тоже. Итак, был женат, развелся, есть семилетний сын — в нем Виктор души не чает. Отличный парнишка, а характером — в тетку. Правда, стихов не пишет.

— Почему развелся?

— Спроси что полегче… Наверное, обычная спортивная история: слишком много тренировок, мизер свободного времени, жизнь, подчиненная раз и навсегда заведенному ритму, где нет места другим ритмам. Нужно или подчиниться ему, или уходить. Она ушла. — Я говорил уверенно, потому что такая же ситуация однажды создалась у меня самого и закончилась та история так же печально, как у Добротвора. Нет, для меня она обернулась лучшим образом, потому что, не случись разрыва, вряд ли я нашел бы Натали, а без нее…

— Как относился к славе, ну, как вел себя с другими — с товарищами, с журналистами, просто с болельщиками — их-то, слава богу, у него чуть не весь Союз?.. Такой человек… столько лет наверху…

— Заносчивостью не отличался, всегда ровен — и с товарищами, и с почитателями таланта. И с нашим братом журналистом не заискивал, но и не сторонился… Дачи нет, есть «Волга», да и та по большей части загорает в гараже — опять-таки доподлинно известно, гараж в моем дворе, достался от тетки.

— Женщины?

— В компаниях я его не встречал, в ресторанах — тоже, впрочем, сам там не частый гость, могу и ошибиться. Наверное, были и есть, жених завидный, хоть куда казак, — попробовал я пошутить.

— Итак, деньги, скорее всего, не были его фетишем. Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорится. К нему эта истина не клеится… Потому еще нелогичнее выглядит поступок Добротвора.

— А может, и впрямь — самая дешевая провокация? Ведь ты подумай, сколько разных следов натоптали средства массовой информации Запада, ну, касательно наркотиков, которые Советский Союз, Болгария еще якобы переправляют в развитые капиталистические страны с целью подрыва их мощи, развращения молодежи и тому подобное. Тут же торговец зельем — всемирно известный советский спортсмен!

— Это сбрасывать со счетов нельзя, согласен. Американцы говорят: «кэректер ассасинейшн» — «убийство репутации». Сейчас ищут, чем бы нас достать побольнее. Андроповский шок миновал, они разглядели реальную возможность давить — ведь наверху у нас, — Власенко смолк, изучающе, цепко впился в меня взглядом, — больной человек, как они пишут, жить ему недолго. Раз так, ему не до далеко идущих шагов или глобальных проблем взаимоотношений двух систем. Значит, нужно поспешить захватить плацдарм в политике, чтоб было о чем торговаться в будущем. Тут любые средства хороши, и спорт — не в последнюю очередь. Ведь обманули они нас с Олимпиадой в Лос-Анджелесе? Обманули! Весь этот пропагандистский тарарам, эти мифические террористы, готовившие в потайных штаб-квартирах пластиковые бомбы для советских спортсменов, — блеф, шантаж. Мы же попались на их приманку и отказались ехать на Игры. А рейгановской Америке только это и нужно было, у них все шестерки обернулись козырными тузами, потому что ни наших ребят, ни гэдээровцев в Лос-Анджелесе не оказалось. Вот и обрушился на второразрядных американских атлетов смерч из медалей, позолоченных нашей неуемной и неумной амбицией и еще — откровенным нежеланием глядеть в корень… Извините, это из другой оперы.