Из восьми книг - [16]

И эти свитки развернулись

Торжественною чередой

Резных и древних сельских улиц,

Церквей, растущих над водой.

В садах заросших и забытых

Блуждал ты, истину ища,

А вечер, словно древний свиток,

Величье Божье возвещал.

Ты жил в России, как во сне,

Среди чудес ее не зная,

Что Божий голос в сей стране

Величествен, как на Синае.

Ты тайным кладезем владел,

Что утолял любую жажду,

Ты мог услышать каждый день,

Что в жизни слышат лишь однажды.

О сын Иакова, тебе являлся Бог,

Его ты всякой ночью видеть мог.

Он был в короне крон кленовых,

Был в лунный облачен подир,

И светом строф до боли новых

На всех путях твоих светил.

Он в веру темных изб заснувших,

Веков дремучих и минуших

Тебя безмолвно обратил.

О сын Иакова, и ты стоишь пред Ним,

Десницею лесной взлелеян и храним.

Как лес, ты вырос до ночного неба,

Как лес, твоя молитва поднялась

За этот край.

Еще нигде так не был

Певуч, раскатист, внятен Божий глас,

Как здесь – в стихами дышащей России.

Проси дыханья ей.

Проси и ты,

Как предки неуступчиво просили

Средь огненной и грозной темноты.

1992

* * *

Одуванчиков маленьких солнца

Загораются первыми. Хочешь —

Мы вприпрыжку сбежим по холму?

Хочешь – горе тебя не коснется,

Все печали, что ты себе прочишь,

На себя, на себя я возьму?

Отменила весна власть былого,

Говори – все свершится, как скажешь,

Над событьями будущих дней —

Властно, властно весеннее слово!

Травной волей судьбу свою свяжешь —

Нет под солнцем той связи прочней.

Стань одно с этой лиственной мощью:

Я с тобою единым дыханьем

Глубоко, словно в дреме, дышу,

И, взлетев над стоглавою рощей,

Над рекой – синих духов лоханью —

За тебя, за тебя лишь прошу...

1992

АРХОНТЫ

Стоят разгневанные стражи

И песню вещества поют,

И не пускают в свет, и даже

О небе вспомнить не дают.

Для струек света незаметных,

Что льются через их зрачки,

Ловушки ставят в элементах

В тугих молекулах – силки.

Задушен крик на первой ноте:

Ни вслух, ни шепотом – не сметь!

В смирительной рубашке плоти

Меня влекут из смерти в смерть...

– Проснись, проснись! – Заря апреля

Бранит и гонит сон дурной.

Разброд в душе и тяжесть в теле,

Но Свет по-прежнему со мной.

И ждут меня труды земные,

Друзей участье, день весны, —

Да мало ли какие сны я

Видал за жизнь?

Да ну их – сны!

Немножко, правда, душно, тесно,

Темно, но сон-то здесь при чем?

В окне открытом свод небесный

Огромной тучей омрачен.

И отсвет черный и багровый

Лежит на кронах и на мне,

И взор крылатый и суровый

Бросает в дрожь... Я не вполне

Проснулся? А весна? А сон-то?...

Молекул неразрывна сеть.

И красные зрачки Архонта

Меня влекут из смерти в смерть...

1992

* * *

Он глядел на звезду – на сиротскую, вдовью,

Сквозь палаческий мрак, сквозь казнящую тьму:

Переполнилась чаша и пенится кровью,

Как же грех мировой понести одному?

Он решился – и длится Голгофская кара,

Ей в веках и народах не видно конца,

И стоит Вероника у Бабьего Яра,

Умирающим пот отирая с лица.

1992

* * *

...И то, что вырос я в России,

Меня до неба подняло.

Будь я иных широт. —

Носи я Другое имя. —

Сквозь стекло

На этот мир гляди иное,

Я б думал, что душа – лишь пар,

Я б вместе с поколеньем Ноя

В безверье бронзовое впал

И был бы унесен потопом.

Но здесь – в крови и плаче – жив Народ

Присутствием особым —

Как в дни пророков меж олив.

Его глашатаи святые

Прошли потоки темных вод

С хвалою на устах.

И ты ли

Велишь забыть сей край? —

Зовет

Безмолвно ангел, приближая

Трубу бессмертия к губам.

И ни пожара, ни ножа я

Не убоюсь – и не предам.

1992

* * *

Я тоже ждал его прихода

Проникновенно и всегда.

Стояла талая вода

В глазах детей в начале года.

Гамак заката – в середине —

Качал отчаливавший свет.

В конце – с отчаяньем в родстве

Краснели слезы на рябине.

Внезапно понял я, что горд

Природы строй, а разум жалок,

Когда в сомнениях усталых

Буквально понятый приход

Еще пытается примыслить

К небесной смене лет и дней,

Хотя теряемся и мы средь

Погоды, растворяясь в ней.

И вот я обратил назад

Несбывшиеся ожиданья —

И увидал его страданья

У всех больных детей в глазах.

Об куст рябиновых веков,

Об их расплывчатую осень

Он раненым потерся лосем,

Рассеяв красных светляков...

1993

АКВАРИУМ

– Домна Михайловна, это Вы ли?

Как-то мы с детства о Вас позабыли:

Сколько закатов и зим прошло,

Сколько крушений, разлук и аварий!..

Вновь предо мной Ваш старинный аквариум,

Раковины слуха, прозренья стекло.

Кружатся в пляске китайские рыбы...

Домна Михайловна, Вам спасибо,

Что пригласили чрез столько лет!

Окна – на площадь, светлею и вижу:

Годы и зданья подходят все ближе,

К водорослям льнут, превращаются в свет.

Явь – пузырьки средь зеленого плеска.

Кресла суровы. Зато занавески —

Клумбы, фонтаны, дорожки для встреч!

В рамке резной, в сновидении мнимом

Светлый Никола встает над казнимым,

Властную руку подставив под меч...

Домна Михайловна, как все сместилось:

Годы исчезли, а Вы возвратились!

Иль у аквариума я впал в забытье,

И за минуту вся жизнь мне приснилась?

Домна Михайловна тихо склонилась:

«Там – бездыханное тело твое...»

1993

* * *

В немоте, на пределе желанья,

Где тропический царствует зной,

Обратишься ли огненной гранью,

Водяною или земляной?

Ты откликнись на зов, как захочешь,

Только знай, хоть ни в чем не солжешь:

Водяной повернешься – затопишь,

Прикоснешься горячей – сожжешь.

Земляной, безразлично-послушной,