Из восьми книг - [15]

Я на встречу, все бросив, помчался,

Только двери вскричали за мной,

Строгий брак променявшим на шалость

Позабывшим накинуть пальто:

Холод бил по щекам, но зато

Муза Отрочества возвращалась,

Муза радостных строк: Эрато!..

1990

* * *

Сеньоры, о, какую кару

Сей флорентиец заслужил?

Дадим, дадим ему гитару,

Чьи струны из воловьих жил!

За то, что он не по канону,

Не вняв словам святых отцов,

Изобразил в ките – Иону,

В Эдеме – голых молодцов

Под видом ангелов, без трона —

Христа, блаженных – без венцов,

Заставим петь, как в годы юны

Он, что ни день, влюблялся вновь,

Как этот голос, эти струны

Любимым горячили кровь,

Как роща мая в час полночный

Внимала стонам молодым

В той жизни светлой и порочной...

Гитару старцу подадим!

Пусть он расскажет нам, откуда

На фресках, в красках и лучах

Губ человеческое чудо,

Желанье в ангельских очах?

Так властно смотрит гость небесный,

Что оторваться нету сил, —

Чей облик, страстный и прелестный,

Художник ныне воскресил?

Да, пусть он пеньем нам ответит,

Святой, безумец, еретик:

Чей свет ему доселе светит?

Чей голос в сердце не затих?...

1990

* * *

Глаз краснеющей ярости, ханский белок,

О востока растопленный гул!

Торопливый ковыль: Тохтамыш, Тоголок,

Гневной влаги глотки: Токтогул.

Кочевая, чужая, скользящая жизнь,

Ядовитого лезвия лесть.

Без терзаний, без жалости, без укоризн,

Без остатка прими все, как есть.

Вторглись орд безбородых лихие стрелки

В земледелия вольный предел,

Скрыли воды недвижные Леты-реки

Тех, кто тихой свободы хотел.

Это плоти восстание против души,

Деву в поле догнавший монах!

На рассвете в тумане коньки-крепыши,

Как младенцы в тугих пеленах.

Кочевая, чужая и близкая жизнь,

Зелье страсти в кипящем котле!

Только в оба смотри, только крепче держись

В конским потом пропахшем седле!

– Ряженые! Ряженые!

– Зимняя Луна.

Ходят напомаженные,

Просят у окна.

На плечах у ночи

– Праздник на селе: Светят очи волчьи,

Бык навеселе.

Хрюкают и лают,

Квакают, свистят...

Что они желают?

Что они хотят?...

Гулкий голос бычий

Говорит с тоскою:

– Дайте нам обличье

Прежнее, людское,

Души наши стерты,

Сгублены тела,

И зверины морды

Нам Луна дала...

Нынче всюду праздник,

Нынче счастья просят:

Облик безобразный

Мы хотим отбросить,

Сердцем убедиться,

Что Звезда права, —

Заново родиться В

полночь Рождества...

– Молвите, а вы-то

Кем на свете были?

Властью ли убиты,

Иль себя убили?

С небом ли знакомы,

Аду ли дружки?

Почему вы кони,

Почему быки?...

– Нету, нет ответа,

Крепче дверь закрой,

И все меньше света,

И все громче вой.

– Ряженые! Ряженые! —

Зимняя Луна.

Ходят напомаженные,

Просят у окна.

VIII ИЗ КНИГИ «ПОД ЯБЛОНЕЙ» (1991–1996 гг.)

* * *

Я, родившийся под яблоней

С блеском лиственным в глазах,

Осененный чудом, явленным

Тридцать пять веков назад,

Вовлеченный в удивление

К чуду первому тому,

Неспособный к одолению

Тьмы, но опознавший тьму,

Как жилище Бога тайное

Над огнем вверху горы

(А внизу – веков шатры

Ждали, затаив дыхание), —

Я не сторож миру здешнему,

Не хозяин, не слуга

(Чуть кивнешь росточку вешнему,

Глядь – желты уже луга), —

Я не странник и не гость его,

Не толмач его речей

(Только птица слова пестрого

И щебечет на плече), —

Я не с притчей, не с загадкою,

Не полынь во мне, не мед,

Я – оттуда – с вестью краткою...

Только кто ее поймет?

Только в книге будет набрано

(Взоры мимо строк скользят):

«Я, родившийся под яблоней

Тридцать пять веков назад...»

1991

* * *

Закат почти остыл,

Но все кипят кусты

Горячей силой первой зелени,

Как свежих городов подвижные пласты,

Словно на облако воссели мы

И дивно смотрим с высоты.

То лист приблизится полураскрытый,

И все прожилки-улицы видны

С домами, семьями, живущими в них кратко,

Переходящими в росинки без остатка,

То город отодвинется – ведь мы

Глядим с небес и воздыхаем сладко,

И пища наша – мед и дикие акриды.

Куст жив – огромной верой в свет сокрытый,

Который в сумерках еще ясней, чем в полдень,

Останься тут со мной – и миг подстереги,

Когда патроны этих малых родин

Наружу выбегут – мальцы-кустовики,

Едва их кликнут звездные спириты!..

1991

СОБОР

Разумный инок в странные века

Разбоя и наивности

Считал по четкам облака

И жил средь всякой живности

В лесу медведей и молитв,

Жестокости и святости,

Где сердце от желания болит,

От райской замирает сладости.

Ему в полуденных лучах

Клики Менад вакхических

Звучали, чтобы не зачах

В познаньях схоластических,

Ему Наяды в дар несли

Мониста рыб серебряных,

Ласкались Гении Весны

Средь кельи снов неприбранных,

Под палисандровым крестом,

Молитвенными мантрами —

Лежали в ужасе пластом

Сильфиды с саламандрами,

Сен Жан – удачливый авгур

Навстречу шел с литаврами,

Как возвращался сэр Артур,

Расправившись с кентаврами...

Так вел Христос, любя врагов

И в целях политических —

Схоластов, эллинских богов

И чудищ строй кельтических!.

1991

* * *

Ветки. Листья лунные вдоль стен

Из китайской Книги Перемен.

Век ночной. Осенний век нам дан —

Дальним душам. Детям давних стран.

Мрак. Ума последние плоды.

Русских пагод странные сады.

Свет. Любовь в бревенчатой ночи.

Лунный ливень. Помни. И молчи.

1991

МОЛИТВА

О сын Иакова, ты слышал Божий

Не с гор пустыни, а среди лесов,

Средь кленов-яворов российских,

Где славословят не левиты,

А стаи малых голосистых Певцов.

И свитки были свиты

Из тысячи тропинок и путей,

И встреч нежданных, и потерь.