Из варяг в Индию - [33]
Девять лет одного века
Судьбы некоторых людей складываются порою столь удивительным образом, что многие литературные истории кажутся, в сравнении с их причудливыми извивами, скучноватыми. Многое, в особенности то, что было изложено служилыми людьми в виде рапортов и донесений, оседало в секретных архивах и становилось известно десятилетия, а то и века спустя. Так вышло и с рапортом унтер-офицера Филиппа Ефремова, совершившего невольное путешествие по Средней Азии, Индии, Ирландии, Англии, двум океанам и нескольким морям, и длилось это путешествие почти девять лет!
В июне 1774 года унтер-офицер Ефремов служил в первом батальоне Нижегородского полка, который входил в состав гарнизона крепости Оренбург, осажденной тогда мятежниками Пугачева. Имея под командой десять солдат и десять казаков, при одном орудии, Ефремов выступил из крепости, имея приказ сменить такую же команду в укреплении Илецкая Защита, — это были известные соляные промыслы, по тем временам объект «государственной важности». На рассвете следующего дня они были атакованы несколькими сотнями мятежников. Ефремов был опытным воякой, потому он, умело командуя своими людьми, успешно оборонял позицию до полудня, пока не кончились заряды для ружей и пушки. Когда стрелять стало нечем, унтер и его подчиненные, зная, что с пленными пугачевцы выделывают самые ужасные вещи, схватились с атакующими врукопашную. В схватке Ефремову отсекли саблей большой палец на левой руке, крепко сжимавшей ствол ружья, которое он подставил под удар. Ружье выпало из рук, Филиппа ударили копьем, рубанули саблей, и он без чувств повалился на землю. Очнулся унтер-офицер уже в стане бунтовщиков, среди оставшихся в живых своих солдат. На первой же ночевке, когда не знавшие дисциплины мятежники напились допьяна и повалились спать, Филипп и еще трое солдат сбежали из лагеря в степь. День они просидели в высокой траве возле степной речки, а потом решили идти к Оренбургу, до которого было около пятнадцати верст. Но они не прошли и трети пути, когда наткнулись на шнырявших по степи киргиз-кайсаков. Их снова захватили в плен, связали и увели в степь. В стане киргиз-кайсков они жили, пока их новые хозяева собирали по степи полон. От степняков убежать было невозможно — захваченных людей, представлявших род выгодного товара, охраняли зорко. Месяца через два, собрав значительное число пленников, киргиз-кайсаки снялись с места и погнали живой товар на продажу.
Филиппа продали в Бухаре, и он, сменив в короткое время несколько хозяев-перекупщиков, оказался в доме важного бухарского вельможи — алтыка Донияр-бека. Для начала бывшего унтера поставили стражником к дверям гарема нового хозяина. Быстро освоившись со своим положением, Филипп стал усердно учить язык, к чему оказался весьма способен, и, преуспев в этом, получил под свою команду десять таких же стражников, как и он сам. Это была первая ступенька в его «бухарской карьере».
Вскоре после этого Донияр-бек призвал к себе Ефремова, который разумел русскую грамоту, и поручил прочитать ему бумагу, привезенную из России посланником Бухары, муллой Ирназаром. Это было посольское письмо, прочитав которое Филипп прослезился от обуявших его чувств — он видел русские слова и титулы императрицы. Его спросили: почему он плачет? Что там написано? Почему печать стоит там, где поставлена, и прочее. Филипп, как мог, объяснял. Между делом он неосторожно коснулся вопросов веры, и Донияр-бек стал сначала уговаривать его принять магометанство, а потом велел пытать, поскольку Филипп наотрез отказался. В него вливали густой соляной раствор — человек, опоенный таким рассолом, умирал медленно, в течение суток, пока соль разъедала внутренности. Но если пытуемого не хотели убивать, его легко можно было спасти, давая пить теплое, топленое овечье сало, которое вбирало в себя соль и «живот верхом и низом чистило». Пройдя все эти малоприятные процедуры, Филипп снова предстал перед Донияр-бе-ком. Хозяин несколько поостыл, решив, что, пожалуй, толку не добьешься, а слуга Ефремов исправный. Только потребовал Донияр-бек, чтобы Филипп непременно присягнул ему на верность. Нахлебавшийся вдоволь соли и топленого сала, Ефремов почел за благо присягнуть, впрочем, как он пишет, «клянясь устами, но не душой».
После этого его зачислили в войско. Во время нескольких стычек с врагами бухарцев бывший унтер-офицер показал свою опытность в военном деле, и по приказу алтыка его произвели в кезилбаши, дав под команду пятьдесят человек таких же, как он, полонян разных народностей, пожелавших служить в войске бухарского хана. Бухарцев не смущало присутствие бывших рабов в войске, лишь бы те дрались хорошо! Со своим отрядом Ефремов совершил несколько походов в составе бухарского войска и показал себя храбрецом. За такую службу алтык наградил его званием кубаши, пожаловал землю, приносившую триста червонцев в год, и доверил командовать сотней воинов, двадцать из которых были русскими.
Возвращаясь из походов, Филипп жил при доме алтыка. Там он сошелся с доверенной рабыней, ключницей. Родом персиянка, его избранница была молода и хороша собой. В их судьбах было много общего, сближавшего их: так же, как и Филипп, она была захвачена в полон, только не киргизами, как он, а туркменами, совершавшими регулярные набеги на Персию. В Бухаре, как и Ефремов, начав с низин рабского бытия, с положения наложницы и прислужницы в гареме, она вдруг сделала неожиданную карьеру, возвысившись до «ношения ключей». Семейные союзы из пленных, служивших на доверенных должностях, весьма поощрялись бухарцами, считавшими, что семья привяжет человека к Бухаре лучше всяких пут. Многие из доверенных рабов обзаводились семействами, строили дома, рожали детей, и через поколение никто уже и не считал их чужими. Но браку кубаши и ключницы мешала разность вер. Хотя персиянка, любя Филиппа, была готова перейти в христианство, да где ж было им взять священника! Да и сам Филипп относился к их сожительству гораздо прохладнее ключницы, считая «это дело временным». Так они и прожили, не венчанные никакими обрядами, два года.
