Из тьмы веков - [237]

Я прошу наполнить чаши. Я прошу нашего хозяина сесть. И хочу, чтобы села Вика.

Они сели. Все остальные наполнили свои бокалы, Калой продолжал:

— Веревка, говорят, хороша длинная, а речь — короткая. Но это легче сказать, чем сделать. Тем более мне. Я не наиб Шамиля и не русский генерал. Я всего лишь горец, пастух.

Я привык говорить со скалами. Скалы привыкли к моему голосу. А эти стены слушали царей. Эти стены не привыкли к голосу пастуха.

Сегодня для нас удивительный день! Я хочу, чтобы мы вспомнили всех, кто погиб на войне… всех, которые не дожили до этого дня, до дня, когда я, Калой из Эги-аула, говорю в этой великой сакле!.. Ничего нет удивительнее этого!

Мы шли по городу, — обратился он к представителю власти. — Я не знаю, может быть, и есть на земле человеческое жилье краше этого… может быть, и есть народ приветливее вашего, но нам ваши люди бросали цветы, а лица их были еще красивее. А ведь нас везли через всю Россию не для парада! Нас везли, чтоб мы убивали этих людей!..

Калой помрачнел, помолчал, опустив глаза, а потом вскинул голову, бросил взгляд на весь зал и гневно воскликнул:

— Да покарает великий и всемогущий Аллах того, кто задумал такое злое дело!

— Амин! — хором откликнулись всадники.

— Да воздаст он добром за добро тем, которые пришли к нам, схватили за руку и сказали: «Безумные! Проснитесь! Ведь перед вами братья!» Великое спасибо этим людям за ум, за смелость, за правду! Иначе сейчас все было бы плохо! Все было бы очень плохо!..

Этому главному городу России, этой главной сакле в этом городе, вам, которого власть от себя поставила хозяином перед нами, мы желаем добра и берката!

За этим столом мы пожелаем, чтоб не гибли на войне люди, — он бросил взгляд на Вику, — чтоб не сиротели дети, матери, жены России! — И, подняв над головой кусок черного хлеба, воскликнул: — Чтоб этот кусок хлеба, перед которым все мы всегда на коленях, был у нас в изобилии! Чтоб для всех рук хватало земли!

Спасибо за уважение! Спасибо за хлеб-соль!

Калой поклонился представителю власти, выпил и, дождавшись когда выпили все, вышел из-за стола. Его примеру последовали остальные. Небывалый обед в Зимнем дворце был закончен.

Илья Иванович и Калой ехали в трамвае, шли пешком, переходили мосты. Илья рассказывал Калою, как их с Виты судили, везли в Сибирь и наконец разлучили. И с тех пор он ничего не знал о своем любимом друге. А Калой рассказал Илье, как погибла Матас и пришло письмо от Виты.

Илья очень обрадовался, узнав, что товарищ жив.

Они пошли по обыкновенным улицам, чем-то напоминавшим Калою родной Владикавказ. И от этого на душе стало хорошо, будто он приблизился к дому.

— Вот здесь и квартируем. Четвертый месяц, — сказал Илья Иванович, переходя улицу и направляясь к дому с резным крыльцом. — Сыновья на фронте. Дочь в деревне у бабушки. И Вера была у них. Потом я переехал сюда, и она со мной. Так вдвоем и живем здесь, словно жизнь начинаем сначала. Да, собственно, оно так и есть. Не только у нас — у всей страны должна начаться новая жизнь!

Он постучал в дверь, но никто не ответил. Тогда своим ключом он открыл парадную.

Илья и Вера занимали просторную переднюю и большую комнату, разгороженную на две части платяным и книжным шкафами. В первой половине комнаты стоял стол, диван, несколько стульев и комод. За шкафами — кровать. Мебель и лакированные картинки на стенах, как и все здесь, принадлежали домовладелице.

Калой пристроил в угол шашку, снял черкеску и остался в сатиновом бешмете. Только теперь он почувствовал, как устал за эти последние дни.

Илья Иванович, немного смущенный тем, что дома не оказалось хозяйки, сам разжег керосинку и поставил чайник.

Они сидели на диване, разговаривали, отдыхали.

— Идет! — вдруг воскликнул Илья Иванович, посмотрев в окно. — Давай скорее сюда!

Он завел Калоя за шкафы, спрятал его черкеску и шашку, а сам сел на диван, уткнувшись в газету.

— Ты только не выдавай… — тихо бросил он Калою.

В передней скрипнула дверь, послышался женский голос: «Беглец оказался дома!» — и Вера Владимировна вошла в комнату.

— Где же это ты, Илья Иванович, пропадал?! — воскликнула она. — Небритый, глаза ввалились… И я извелась, не знала, где тебя искать…

— Ну, уж и глаза ввалились, и борода… — засмеялся Илья. — Так сразу и сфотографировала! Ездили на встречу с Туземной дивизией. А от них — к казакам. Самое главное, что беду удалось отвести. Ради такого, думаю, можно и не побриться.

— Илья, а ты никого не встречал в дивизии?.. — спросила Вера Владимировна.

Илья отрицательно покачал головой.

— Не поверишь, — продолжала она. — Идем мы по Невскому, гремит музыка, народ собирается. Глядим — казаки идут с шашками. Не можем понять: чего народ радуется! Сейчас ведь дела начнутся!.. И слышим: «Дикую дивизию» большевики распропагандировали. Идет в гости к гарнизону. Такая радость! Мы стали у Казанского, чтоб хоть издали посмотреть… И действительно, я сразу узнала: наши… горцы идут! Я как вспомнила все, меня аж затрясло… А тут… глянула на первый ряд и закричала при всем народе… Люди оглядываются, а я плачу, не могу… Кого, думаешь, увидела?..

Илья Иванович с едва скрываемой улыбкой слушал жену. Она заметила это… насторожилась, взглянула на шкаф… А там не то кошка черная, не то щенок лохматый притаился… Она забежала за шкаф, ахнула…