Из старых записных книжек (1924-1947) - [21]

Вот и пойми!

* * *

Ночью возвращались из Пулкова. Над городом черное небо и только на севере - чуть заметная проседь, серебристая прядь. Не то отраженный на облаке электрический свет, не то северное сияние.

* * *

Иринка (5 лет 7 месяцев) до сих пор верит, что маленьких покупают в лавке. На днях спрашиваю у нее:

- Приедешь к нам гостить?

- Нет.

- Почему?

- У вас скучно.

Потом обращается к моей маме - тете Шуре:

- Если дядя Леня купит маленького, тогда приеду.

И при этом ужасно смутилась, покраснела. Знает ведь, что просить, клянчить нехорошо.

* * *

Ночью в конце октября стоял на углу Литейного и Бассейной, ждал трамвая. Накрапывал дождь. Из-за угла, ослепив своими фарами, вынырнул автомобиль. Я отскочил с мостовой на тротуар. Одновременно со мной отшатнулся какой-то человек бездомного вида, в потертой кожаной тужурке, с забинтованными ногами, обутыми поверх бинтов в рваные галоши. Лицо обросло рыжеватой щетиной. Ему лет 35-36, может быть, чуть больше.

Усмехнулся и говорит:

- Смерти не боишься, а вот от машины все-таки отскакиваешь.

Я говорю:

- Так уж и не боитесь?

- Чего ж ее бояться. И жизнь не такая уж отличная.

От него как-то несильно, но очень грустно попахивало водкой.

- Ночевать, - сказал он, - конечно, будем в каком-нибудь подъезде.

Потом посмотрел мне в глаза.

- Ты человек благородный?

- Не знаю.

- Гривенник есть?

- Есть.

Дал ему рубль. Он не сразу его взял. Как-то еще пристальнее вгляделся в меня.

- Это зачем?

Отошел на два шага, слегка приподнял мятую фуражечку.

- Шапки ни перед кем не снимал, но спасибо!

Кивнул и пошел. Потом обернулся и крикнул:

- А ты там не очень гордись. Между прочим, так и надо!..

* * *

Приехал известный дирижер, разучивает с оркестром Бетховена. Все ничего, только первая скрипка почему-то все время морщится.

- Что с вами? - спрашивает у старика дирижер. - Вам не нравится эта вещь?

- Почему не нравится? - уныло отвечает старик. - Бетховен! Как может не нравиться Бетховен?

- Может быть, вас не устраивает моя трактовка?

- Почему не устраивает? Устраивает.

- Так в чем же дело? Почему вы морщитесь?

- Ну, что вы, маэстро: почему да почему? Просто я не люблю музыку.

Рассказывал Шостакович.

* * *

Фанерный плакат на строительстве моста:

ТОВАРИЩ!

ЗАГНИ ТОРЧАЩИЙ ГВОЗДЬ

Трогает.

* * *

Были с Иринкой в Эрмитаже. Она там впервые. Вернулась, кинулась к тете:

- Тетя Шура! Тетя Шура! А мы с дядей Леней ходили старые вещи смотреть!

* * *

Московский вокзал. Пришел севастопольский поезд. На дворе ноябрь, люди в теплых пальто, кашне, галошах. И вдруг - необыкновенная пара: он в светло-сиреневом летнем костюме, без шляпы, она - в белом платье. В руках у нее детский трехколесный велосипед. Говорит встречающему ее пятилетнему сыну:

- На. Получи. Мама за своими тряпками не уследила, а уж твой велосипед сберегла.

Где-то под Лозовой эту милую супружескую пару обокрали.

* * *

Судят Машу Шувалову, журналистку из "Смены". Обвиняют ее в клевете. Она напечатала в газете статью "Остерегайтесь проходимцев" - в мою защиту.

Судья-женщина ведет опрос.

- Сколько лет?

- Тысяча девятьсот шестого года рождения.

- Семейное положение: замужем, одинокая?

- Сейчас одинокая.

- Беспартийная?

- Член группы сочувствующих.

Судья (секретарю):

- Беспартийная. (К Шуваловой.) Где работали в момент совершения преступления?

- В редакции газеты.

- После совершения преступления?

- Там же.

Покорно отвечает бедная Маша. "До совершения... после совершения". Покорно жду своей очереди и я - единственный свидетель защиты.

Между прочим, суд, разбиравший это дело три дня, оправдал Шувалову. Есть еще судьи в Ленинграде!

* * *

Тургенев как-то сказал, что русская народная поэзия не дает фигур трогательных любовников ("только какие-то там Танька с Ванькой"). Это верно. В русском эпосе не было Окассенов и Николлет{321}. Этим наш эпос сближается с античным. Можно этим утешиться.

* * *

Показывал Иринке (5 лет 8 месяцев) заводную лягушку. Потом говорю, что у меня есть настоящая, живая лягушка.

- Верно?!

- Глупая. Откуда же у меня здесь могут быть лягушки?

Подумала и говорит рассудительно:

- Правда, если бы ты в сырости бы жил, тогда были бы у тебя маленькие лягушечки. Правда?

* * *

Из какой глубокой, седой старины пришли к нам некоторые литературные штампы. Читаю "Эфиопику" Гелиодора Эмесского. Если не ошибаюсь, это первый европейский прозаический роман. Написан в III веке. И вдруг героиня:

"...сославшись на головную боль, вышла из покоев".

* * *

Но он же, описывая смущение влюбленного эфиопа, говорит:

"Румянец пробежал по его лицу, как огонь по саже".

До чего же здорово! Но ведь, возможно, и головная боль героини была находкой Гелиодора.

* * *

В поезде. Два мужика. Одному лет под пятьдесят, другой помоложе. Оба навеселе. У старшего - плотного, крепкошеего дяди - на ногах что-то вроде ночных туфель. Он говорит:

- Вот до чего дожили. В опорках хожу. Голенища были, да продал. Отличные голенища - тринадцать вершков, вот до этих пор. Суворов шил. Это мастер. Семнадцать рублей еще в мирное время платил.

Голоса:

- Семнадцать рублей! Это много.

- Да. А нынче одни голенища за шестьдесят рублей продал. Вот жисть! Лучше не надо.