Из современных проблем Церкви - [3]

Теперь постараюсь выделить несколько черт католического богопочитания. Во многом полагалось бы говорить в прошлом времени. В новом духе кое–что является для русского большим облегчением, но вообще сейчас такое брожение, что трудно о нем говорить.

Вопреки создавшейся репутации католический дух отличается своим уважением к нашему одиночеству перед Творцом. В нем некая особая мудрость, особое чутье к дуновению Духа Святого. Духовный отец, даже сам верующий, поскольку это ему свойственно, судит не только в свете Предания, но прямым распознанием Божьих путей, которые могут быть совершенно новыми. Что будничная жизнь полна промахов — другое дело. Знаю, что такую мудрость найдешь и у православных, но это отдельные мудрецы, а не соборная мудрость. Тут католическая Церковь более соборная, чем православная. А православные знаменитые мудрецы мирского типа, хоть и могут вдохновлять, но сами очень односторонни, и прямо не ортодоксальны. Что католики слишком опасаются духа пророчества — другое дело. Замечательно, что Игнатий де Лойола дал своим сыновьям «10 правил, чтобы мыслить с Церковью». Но под «Церковью» он разумел «иерархию», и вообще эти правила слишком конкретны. Потому современный кризис и потрясает особенно иезуитов.

Отсюда вытекает особый молитвенный путь, сопровождаясь, к сожалению, забвением общественной молитвы. В удивительном почете безмолвная молитва, когда душа, одна перед Творцом, выражает, что хочет, и переживает, что ей дано. Такому духовному упражнению семинарист с первого же дня посвящает полчаса утром и четверть часа вечером. Перед рукоположением он дает обет продолжать так всю жизнь, иначе не допускается к священству. Конечно, может быть, большинство не соблюдает принятого решения, но остается, что католик ищет (и находит!) свой духовный источник в одиночестве, а не в общественной молитве. Конечно, советуется читать правило с сердцем, но исполнение правила в сущности вопрос долга, профессиональной честности, под угрозой смертного греха, «пенсум котидианум» [8]. Итак, на II Ватиканском Соборе можно было видеть много отцов, читающих себе часы во время Литургии, которой открывалось каждое заседание, отрывавшихся лишь во время Пресуществления. «Свою частную мессу» они уже отслужили у себя — оставался долг исполнения правила. Конечно, монашествующие монахи имеют понятие об общественной молитве, но когда они вне монастыря, они ничем не отличаются от ксендза, и это их мало тяготит: они двоеручные. Действительно, хотя теперь все иеромонахи сослуживают ежедневно, но еще недавно каждый совершал «свою мессу» перед «общественной мессой». Несколько месяцев после того, что я вступил в католическую Церковь, я стал доминиканским монахом. Меня заставляли прислуживать при одной из этих «частных месс». Только в 1939 г. у нас как передовых было введено разрешение причащаться на «общественной мессе». Вообще, полностью признав одиночество творения перед своим Творцом, во внешних условиях католический дух всячески старался возложить на верующего неудобоносимое бремя.

Иногда католики молятся вместе, но это еще на значит, что их молитва общая. У тех монашествующих сестер, где я чаще всего служу или сослуживаю, мы, иереи, полным голосом поем Евангелие и анафору — а большинство сестер следят по книжке. Чтобы найти более настоящих монахов, я часто езжу в Вифлеем: в Иерусалиме нет лучшего богослужения.

И униаты не далеки от этого духа. Подумать только: вследствие того, что им внушили, что иерей должен совершать Литургию ежедневно, шесть раз в неделю священник служит один. А если по воскресениям он чем–нибудь занят, например исполнением работы регента, тогда и по воскресениям он служит особо «свою мессу». Или еще когда, для большей торжественности, священник служит диаконом, вопреки канонам. Он это делает для народа: для своей духовной жизни важно только, чтоб он отслужил «свою».

И мы, русские, не выпутались. Как говорил покойный о. Кулик [9], мы не латинские, не православные священники, а что–то особое.

Новые католические течения освободились от всякого ложного чувства ритуальной обязанности. Они стремятся к настоящей общественной молитве. Но не путем объединения с тайной мистической Церкви, как мы делаем на Востоке. Понятие о «священном», которое имелось на Западе, они отбросили как ложное — а нового или древнего понятия они не ищут, потому что хотят быть «от мира сего», где, говорят, нет места для «священного».

Понятие о «священном» было у католиков субъективным и условным, о чем можно заметить доказательства даже в обрядах почитания Святых Даров, которыми они недавно так гордились. 20 лет тому назад собор американских епископов, желая совершить экуменический жест, выбрал для изображения на иконочке в память собора — Владимирскую Божью Матерь. На обратной стороне объяснялось происхождение этой иконы и прибавлялось: «Эту икону благословил кардинал С. вместе с собором епископов». Католическим семинаристам в паломничестве я не могу указать в монастырских усыпальницах Иудейской пустыни на то, что черепа сохраняют «дух святости». Для них это может быть только шутка, и от неожиданности они хохочут. Чего я не могу указать семинаристам, тому русские евреи охотно верят и сами удостоверяются. Один католик, заслуживавший большого уважения и к тому же консервативного нрава, говорил шутя о том, чтоб захватить кость для своей собаки. Говорил он это не передо мною, зная, что такие шутки я не понимаю. Но тут и французский дух. Директор нашего дома — благообразнейший французский священник. Его надежда — что христиане уразумеются и уничтожат Животворящий Гроб, на основе того, что он некрасив, и что только местность подлинна. Хорошо, что католики не могут ничего предпринять без совладельцев греков и армян.