Из современных проблем Церкви - [27]

Замечательно и многозначительно, что данная характеристика совпадает с положительной чертой современного мира: интеллектуальная честность. Рождается и уже существует интернационал науки, умов, уважающих друг друга и сотрудничающих. Среди них какой–нибудь Иероним или Бернард были бы невежды и неграмотные. Интеллектуальная этика — достижение современное. Хоть в этой области христианство не отстало на Западе от мировой культуры.

Вот все, о чем хотелось поделиться, и кажется, это немало. Завтра отправимся на Фавор. Будем ночевать под открытым небом и присутствовать на ночной литургии. Служит грек, а молятся и поют несколько русских сестер, московских, очень трогательно. Снаружи толпа арабов веселится всю ночь.

Еще одно. С о. Риобе мы посетили общины Младших Сестер, как его попросил о. Войом. Оказывается, еврейские сестры вовсе не такие пристрастные, кроме, может быть, одной. Это мне кто–то напрасно утверждал.

Будучи очень занят, о. Риобе не прочел сочинение С. Галилеа, потому и не пришлось спросить его мнение. Сообщу, когда получу.

Поздравляю Вас с наступающим праздником

В.

10–го июля я Вам послал мое резюме статьи С. Галилеа, по–французски, а 17–го очень интересное письмо с. Крестос Самры [88], и мой ответ, по-английски.

 

5 сентября 1975 г.

Дорогой мой Отче!

Письмо Вы написали короткое, а задачу дали мне большую. Опять придется мне продираться через свое восточное непонимание, так что Вы уж простите, если опять не так истолкую Ваши слова.

Проблема, конечно, серьезная. Вы как–то мимоходом ее уже затрагивали в связи с обсуждением «Итогов богословия». Но буду и я «честен перед Вами» — мне не совсем ясен смысл отмеченной Вами «интеллектуальной честности» западного христианского мышления. Рассмотрю поэтому несколько аспектов.

1. Сама по себе честность и перед Богом, и перед людьми как вид «добросовестности», как стремления сделать все, что в наших силах, все додумать и исполнить до конца (насколько возможно) — есть бесспорно добродетель. Всяческие ухищрения, обман, самообман, пропаганда, натяжки, недомолвки ведут к печальным последствиям и в жизни, и в мысли, и в вере. Тут я могу только от души приветствовать западную «честность». Это общее позитивное соображение.

2. Если Вы говорите о добросовестном выполнении требований устава, то подобная черта нам, православным, свойственна, пожалуй, не меньше, а даже больше, чем — западным. У нас всегда была тенденция строго блюсти все условия и правила. И часто это (как и на Западе) вело к отрицательным последствиям. Молитва превращалась, порой, в «вычитывание» правила. Текст (славянский) большинством плохо понимается. Но многие считают идеалом — выполнять «все». Отсюда русское старообрядчество, которое теперь нашло новых продолжателей в лице карловчан. Мне как–то попался их журнал — ну просто мумия какая–то! Подлинная пародия на христианство — по существу столь жизненное и динамичное… Вероятно, на Западе подобного рода «честность» проявлялась и в церковной дисциплине, которая у нас хромает. Я не против дисциплины и устава, но нам навсегда дан предупреждающий пример книжников и фарисеев, которые во имя законнической честности нередко доходили до жалкого религиозного формализма. (Меня всегда поражает сходство Типикона и Мишны [89] — сходство знаменательное!)

3. Честность перед разумом? Но перед каким разумом? Вот вопрос. Если перед узким, рассудочным, плоским, дискурсивным, то заслуживает ли он такого почитания? Мне кажется, западный экзистенциализм есть реакция на его насилие. Ведь еп. Робинсон пытается быть честным не столько перед Богом, а, как Вы верно заметили, перед «миром», т. е. его плоским, пошлым, обывательским аспектом. Он искренен, но этого мало. Подлинный разум — шире и глубже, он обнимает сферу антиномичного, парадоксального, сверхрассудочного. Он сознает, как говорил Паскаль, свои пределы. А здесь получается культ самодовольного рассудка, который берется судить обо всем в духе XVIII века. Даже наука наших дней не следует по этому пути, а признает мир невыразимого, неописуемого, немоделируемого.

4. Честность перед информацией? Да, конечно, богослов должен знать больше, чем иной зоолог или инженер. Но и в этом отношении я не вижу на Западе вполне удовлетворительной картины. Один мой знакомый как–то сказал Робинсону, что его учение о Боге похоже на индийское. Оказалось, что он даже и не подозревал этого. Меня подобный факт поразил. Увы, часто в западных книгах я встречался с удивительной поверхностностью. Многие авторы повторяют друг друга, даже не ссылаясь на другие работы. Создается впечатление, что они мало читают. Очень многим обязан западным исследованиям по библеистике, но и там я нередко встречал удивительно слабые работы, состоящие из перепевов. Скажем, иной раз говорят: «Как показал доктор N. , было то–то и то–то», а между тем впервые это открыл и установил библеист прошлого века, а вовсе не доктор N. В книгах, касающихся Библии, веры, Церкви «объективный тон» едва позволяет понять, что же думает о вопросе сам автор. Это типичный образчик антиэкзистенциального мышления. Но и объективность его все равно сомнительна. Не бывает человек совершенно объективен, как компьютер! Можно (и очень нужно!) исследовать, например, текстуальные особенности Евангелий, но если мы за филологической работой забудем, что это Евангелия, она потеряет духовный смысл и станет в один ряд с изучением Гомера или Шекспира. Иными словами, интеллектуальная честность одна, сама по себе, еще недостаточна.