Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - [10]

— О да. Я тоже считаю, что это кошмарная жизнь, но она для нее создана. Она из тех женщин, которые знают, чего хотят, и умеют этого добиваться.

Младшая снова произнесла что-то неразборчивое. Пронзительный голос ответил не без восхищения:

— Тверда как камень. Такая пройдет и по трупам.

Тут на лестнице показались Агнес и отец. Я встал и пошел им навстречу.

Они отвезли меня на такси к знакомым Агнес и остались там поболтать, так как ехать на обед было еще рано.

Я не мог оторвать глаз от Агнес. В ушах у меня все звучал пронзительный голос — «мечтательница… не пара… помеха…».

— Какой у тебя сердитый вид, Мартин, — заметила хозяйка.

Я засмеялся.

— Сердитый? Да что вы!

И я целиком переключился на ее дочку, ухаживая за ней, как настоящий кавалер.

— Роскошное платье у твоей тети, — шепнула она мне. Я кивнул. Да, Агнес была великолепна. Она действительно создана быть блестящей женой знаменитого мужа.

Странно, но я в тот вечер развлекался от души. Не то чтобы я делал вид — мне на самом деле было весело. В антракте я дурачился со своей дамой и внушил ей немалое уважение своей осведомленностью в новейших моделях платьев для коктейлей.

Еще более странно, что и на следующий день я ни разу не вспомнил о так взволновавшем меня разговоре. По-моему, я подсознательно избегал о нем думать.

Агнес решила купить шляпу, и я поехал с ней. Я совершенно уверен, что и тогда не думал о том разговоре и вообще ни о чем особенном не думал, глядя, как Агнес примеряет шляпу. Она обернулась ко мне и спросила:

— Ну, как тебе кажется? Шляпа хорошая, но, по-моему, цвет больше подошел бы блондинке.

Тут я и выпалил неожиданно даже для самого себя:

— Да, она больше пошла бы такой женщине, какой была моя мама.

Эти слова будто сами сорвались у меня с языка. Я тут же спохватился, что сказал это ей назло, из какой-то детской мстительности, хотя у меня не было для этого никаких оснований. Она же не виновата в том, что наговорила та старуха. Но эффект от моих слов меня поразил. Агнес уставилась на меня словно в оцепенении, и такое странное выражение было у нее в глазах. Потом она резким движением сняла шляпу, отдала продавщице, примерила две другие, купила одну из них — и все это, не говоря мне ни слова.

В такси по дороге домой мне было не по себе. Я чувствовал себя виноватым оттого, что коснулся запретной темы и каким-то непонятным образом обидел Агнес. Немного погодя я нарушил мучительное молчание и стал рассказывать про оперетту. К моему облегчению, Агнес спокойно поддержала разговор. И я подумал, что, видно, ошибся и мое замечание не так уж ее потрясло.

В тот же день мы вернулись в Англию. Прямо в Лондон, потому что у отца было слишком много дел и отдыхать в Суррее он больше не мог. Вечером после нашего возвращения ко мне в комнату зашла Агнес. Я читал. Она с улыбкой сказала:

— Опять уткнулся носом в книжку?

С тех пор как я стал здоровым и спортивным, отец не высказывал возражений против моей склонности к чтению. Агнес, правда, иной раз поддразнивала меня, но сама же часто дарила мне книги. Я встал, когда она вошла, и на ее замечание вновь ответил так, будто говорил не я, будто слова сами сорвались с языка:

— Да, вероятно, эту склонность я унаследовал от матери.

Я понятия не имел, питала ли моя мать пристрастие к чтению, и уж совсем не мог бы сказать, зачем я снова пытался задеть Агнес. Но я опять поразился впечатлению, какое произвели на нее мои слова. Я не понимал, что было в ее взгляде, устремленном прямо на меня. Не гнев, скорее, испуг или даже страх. И мне показалось, что это уж чересчур.

Она села и закурила сигарету. Потом спросила:

— Часто ты думаешь о маме, Мартин?

— Да, — несколько вызывающе ответил я.

Не глядя на меня, она спросила:

— А ты многое помнишь о том времени?

— Кое-что, — раздраженно буркнул я.

Меня удивило, что она вдруг решила говорить со мной о предмете, на который был всегда наложен запрет, и я был не склонен поддерживать разговор.

— Что же ты помнишь? — спросила она.

— Ну… разное.

— Приятное?

— Да, очень приятное.

В выражении ее лица и в позе была какая-то скованность, а теперь она вздохнула и, похоже, немного расслабилась.

Я решил воспользоваться случаем и отвести душу.

— Тебе не кажется, тетя Агнес, что папа перегибает палку? Он ведет себя так, словно я все еще маленький мальчик, который расплачется или даже заболеет, стоит при нем заговорить о его матери. Но я с шести лет уже не плачу, и кошмаров по ночам у меня не бывает. Кстати, кошмары время от времени бывают у многих мальчиков.

— А какие страшные сны тебе снились раньше?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Я их сразу же забывал. Может, про диких зверей. В интернате есть один мальчик, которому иногда мерещится, будто у него под кроватью лежит тигр. И никто из-за этого шуму не поднимает. Мне без конца твердят, что я не должен думать о матери. Но ведь большинство людей и говорят, и думают о тех, кто умер. Шон потерял братика, к которому был очень привязан, так он очень часто говорит о нем. А у другого мальчика умер отец, и, когда он приезжает домой на каникулы, они с матерью ходят на кладбище, чтобы положить на могилу цветы.