Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала - [6]

А в бою мы все одной крови, причём красной, а не голубой. Конечно, потом, когда бой закончился, вступает в действие иерархия — начинаем разбираться, кто как воевал, кто воду принёс, кто выпил, кто не выпил, кто куда стрелял, кто попал, а кто не попал. Хотя, конечно, отношения между старшими и младшими у нас были жестковатые. Ведь менее опытные не знают, например, что всю воду в пустыне выпивать сразу нельзя. Поэтому старшие воспитывали их очень конкретно, так что понимание приходило быстро.

А с водой вообще была проблема. Во время выходов на боевой технике бывало, что и из радиаторов воду выпивали. Ведь обычно каждый с собой брал по две фляги с водой, каждая по полтора литра. А приходилось на этой воде неделю воевать, а то и больше… Допустим, высаживаем группу на вертушках на три дня. А тут то вертолёт завалили, то ещё что-то — и через три дня бойцов не получается снять. По связи запрашиваем: «Ребята, продержитесь ещё пару дней?» — «Продержимся». Проходит пять дней, они докладывают: «Командир, нам тяжело». А вертолёты всё не летают. Всё разбираются с подбитым вертолётом. Проходит семь, восемь, десять дней… Прилетаешь забирать ребят — у них уже начинается обезвоживание организма. А что такое обезвоживание? От людей остаётся только кожа да кости, да ещё при этом понос начинается. Забрасываем их в вертолёт, везём в отряд. Там они должны понемножку начинать пить. Да какое там понемножку — так воду хлещут, не остановить! Сажаем их в бассейн, чтобы они отмокали, а они прямо из этого бассейна пить принимаются! После этого желтуха их начинает долбить… Война есть война. Страшная и неприятная штука. Я не сгущаю краски. Так оно и было на самом деле.

Хочу несколько слов сказать про афганцев. С одними из них нам приходилось воевать, а с другими — сосуществовать. Афганцы — люди очень далёкие от европейской культуры. В общении они нормальные, но понимание, что такое хорошо и что такое плохо, у них другое. Я это понимание называю мусульманско-средневековым. Наши узбеки и таджики, которые в отряде служили, мне признавались: «Как хорошо, что мы оказались в Советском Союзе! Мы не хотим жить, как афганцы!».

Как-то случилась со мной характерная история. Был у меня один местный афганец, который сдавал мне информацию по караванам. Было ему лет сорок, хотя выглядел он на все шестьдесят. Однажды я в благодарность угостил его сгущёнкой: «Молодец, ты мне хороший караван подарил!». Через некоторое время он приходит на КПП (контрольно-пропускной пункт. — Ред.) с девочкой в парандже и говорит: «Дай мне ящик того, чем ты меня угощал, а я тебе свою четвёртую жену отдам. Ей тринадцать лет всего, очень хорошая!» Я вызывают зама по тылу, даю команду принести ему ящик сгущёнки, ящик тушёнки и говорю: «Забирай сгущёнку вместе с тушёнкой, с четвёртой женой сам живи, но только караваны мне дальше сдавай!».

Их мир совершенно другой, у них иное мировоззрение. Вот ещё пример — возвращается группа с задачи. Дорогу перед ними перебегал старик с мальчиком, и пацан попал под бэтээр — задавило его. Начинается шум-гам-тарарам. Толпа окружила — вот-вот разнесут наших. Я местные обычаи успел изучить. Прилетаю и сразу муллу зову и толмача. Говорю толмачу: «Нехорошо получилось, извинения приношу. Но давайте вспомним Коран и шариат: Аллах дал, Аллах взял». Соглашается, но говорит: «В Коране написано, что за жизнь нужно заплатить». Я отвечаю: «Хорошо, мы готовы заплатить. Сколько надо?» Толмач посоветовался с муллой и говорит: «Дай две бочки соляры, шесть мешков муки. Бочка соляры — мне, бочка — мулле. Мешок муки — мне, остальное — семье, чтобы она жила хорошо. Ты согласен?» — «Согласен». — «По рукам?» — «По рукам». Отправляю в отряд бэтээр. Привожу, что обещал. И всё!.. Вопрос исчерпан! Я и дальше им помогал — то муки, то гречки подброшу. И когда бы мы через этот кишлак ни проходили, никогда никаких проблем не было — никакой мести с их стороны.

Я не могу сказать, что афганцы — злые люди. Они просто другие. Внешне очень похожи на наших узбеков и таджиков. Мне помогло то, что я родился и вырос в Узбекистане. Я понимал азы поведения восточных народов, имел некоторые познания в шариате и исламе и мог чётко объяснить своим подчинённым, что можно, а что — нельзя. Отряд был многонациональным. В отряде у нас было очень много белорусов. Интересно, что в кандагарском отряде почему-то собралось много украинцев. Процентов тридцать у меня было узбеков, таджиков, казахов. Но в подразделениях обеспечения их было на все девяносто процентов!

Помню, после XVII партийной конференции приехали к нам политруки во главе с генерал-полковником Сергеем Кизюном. Все такие важные! А ребята наши только что из боя вышли — измождённые, оборванные, просолённые, пулемёт за ствол тащат. И тут началось: «Да ты что за командир!? Посмотри, как они у тебя ходят: рвань, в кроссовках, автоматы и пулемёты за стволы тащат! Да как ты позволяешь!». А выглядели бойцы так потому, что на боевые (боевой выход. — Ред.) мы старались ходить в КЗС (комплект защитный сетчатый. — Ред.) и в кроссовках. Это была очень удобная экипировка. Прикид весь в сеточку, в жару хорошо продувается, но предназначен только для одноразового использования при химическом и радиоактивном заражении местности. А кроссовки нам комсомольцы из ЦК ВЛКСМ подарили — 400 пар наших «адидасов». Весь отряд ходил на боевые в кроссовках. Очень удобная обувь. К сожалению, форма быстро превращалась в лохмотья в ходе боевых действий, а новое обмундирование поступало по установленным мирным нормам и не выдерживало экстремальной эксплуатации.