Из сборника «Гостиница успокоения» - [5]

Когда наконец я зашел к нему, меня удивило, что над одним из окон его мастерской стояла фамилия другого сапожника, который, конечно же, был поставщиком королевской семьи. Старая, знакомая обувь, уже не в почетном одиночестве, была втиснута в одну витрину. Уменьшившаяся теперь мастерская стала как будто более темной, и, казалось, еще сильнее пропахла кожей. Мне пришлось ждать дольше обычного, прежде чем послышалось знакомое шлепанье его плетеных туфель. Наконец он появился, взглянул на меня сквозь очки в поржавевшей металлической оправе и сказал:

- Вы господин ***, не так ли?

- А! Господин Геслер, - пробормотал я. - Видите ли, ваши башмаки слишком долго носятся. Взгляните, они еще вполне приличны. - И я вытянул ногу.

Он взглянул на нее.

- Да, - сказал он. - Люди больше не хотят хороши ботинки, так я думайт.

Не в силах выдержать его полный упрека взгляд, я поспешно спросил:

- Что вы сделали со своей мастерской?

Он спокойно ответил:

- Она слишком дорого стоил. Вы хотел заказать себе что-нибудь?

Я заказал три пары ботинок, хотя мне нужно было только две, и поспешно вышел. У меня было неясное чувство, что я, по его мнению, участвую в заговоре против него, или, вернее, даже не против него, а против его идеала. Впрочем, какое мне было до этого дело? Прошло много месяцев, прежде чем я снова появился у него в мастерской с мыслью: "А, черт! Не могу оставить старика без помощи... Пойду! Может быть, заказ у меня примет его старший брат".

Я знал, что его старший брат слишком мягкий человек, чтобы упрекать меня даже молча.

И, действительно, к моему облегчению, в мастерской, как мне показалось, стоял его брат, с куском кожи в руке.

- Здравствуйте, господин Геслер! Как поживаете?

Он подошел ко мне вплотную и взглянул на меня.

- Нитшево, - ответил он медленно. - Но мой старший брат умер.

Тут только я узнал его. Как он постарел и осунулся! Никогда раньше я не слышал, чтобы он упоминал о своем старшем брате. Потрясенный до глубины души, я пробормотал: "Какое несчастье!".

- Да, - сказал он. - Он был хороший человек, он шил такой хороший ботинки, и вот он умер. - И как бы указывая причину смерти несчастного, он коснулся головы. Тут я заметил, до чего поредели его волосы - совсем как у его брата. - Он не мог пережить, что мы потеряли второй мастерская. Вы хотел заказывать ботинки? - Он протянул мне кусок кожи. - Вот прекрасный кожа.

Я заказал несколько пар. Прошло много времени, прежде чем я получил их. Но они были еще лучше, чем раньше, их просто невозможно было износить. А потом я уехал за границу.

Я вернулся в Лондон лишь через год. И первым делом заглянул в мастерскую моего старого друга. Когда я уезжал, ему было не больше шестидесяти, а когда снова увидел его, ему можно было дать все семьдесят пять. Он стал дряхлым, сморщенным, руки его дрожали. Он даже не сразу узнал меня.

- Господин Геслер! - сказал я, и сердце у меня сжалось. - Какие прекрасные ботинки вы делаете! Смотрите, эту пару я носил почти не снимая все время, пока жил за границей, и они даже вполовину не износились, не правда ли?

Он долго смотрел на мои ботинки, сшитые из юфти, и его лицо снова ожило. Дотронувшись до подъема моей ноги, он спросил:

- Они не стал свободный вот здесь? Я помню, это был трудный пара.

Я заверил его, что мне в них очень удобно.

- Вы хотел заказать ботинки? - спросил он. - Я могу сделайт их очень быстро. У меня сейчас много свободный время.

Я поспешно сказал:

- Да, да, пожалуйста, мне нужно много всякой обуви.

- Я сделайт вам новый модель, ваша нога стал больше, я так полагайт.

И он медленно обвел карандашом мою ступню, потрогал пальцы, и только раз, взглянув на меня, спросил:

- Я вам уже сказайт, что мой брат умер?

На него было жалко смотреть: до того хилым он стал. Я поспешил уйти.

Я уж не надеялся, что получу когда-нибудь свой заказ, но в один прекрасный день мне все же была доставлена моя новая обувь. Развернув сверток, я извлек оттуда четыре пары обуви, поставил их в ряд и примерил их одну за другой. Сомнений не было. По форме и отделке, по фасону и качеству кожи, из которой они были сделаны, это была самая лучшая обувь из всех, какую он когда-либо шил для меня. В носке одного из ботинок я нашел счет.

Сумма была такая же, как обычно, но я очень удивился: прежде он никогда не посылал счетов до того, как начинался новый квартал года. Я сразу же спустился вниз, написал чек и тотчас же сам отослал его.

А неделю спустя, проходя по знакомой улочке, я решил зайти к нему и рассказать, как удивительно впору пришлись мне новые ботинки. Но, подойдя к тому месту, где была его мастерская, я больше не увидел его имени на вывеске. Зато в окне все еще стояли изящные бальные туфельки - лакированные, с матерчатой отделкой и коричневые, с темным глянцем сапоги для верховой езды.

Я вошел, очень встревоженный. Две маленькие мастерские снова были соединены в одну. Навстречу мне вышел молодой человек, судя по внешности, англичанин.

- Могу я видеть господина Геслера? - спросил я. Он бросил на меня какой-то странный, словно бы заискивающий взгляд.

- Нет, сэр, - сказал он. - Нет. Но мы с удовольствием обслужим вас. Мастерская принадлежит теперь нам. Вы, несомненно, уже видели наши имена над соседней витриной. Мы выполняем заказы для некоторых весьма почтенных людей.