Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [71]

Шрифт
Интервал

Двое старших и отец разливают бутылку водки. Троим младшим и мне наливают «Волжское». Подношу к губам рюмку и, скривив в самой отвратительной гримасе лицо, со словами: «Фу, дрянь какая!» отставляю.

Выпить бутылку хорошего вина при такой встрече — это еще допустимо, но пить такую гадость (опять гримаса отвращения), а тем более водку (бросаю осуждающий взгляд на старших сыновей) — с этим я никак не согласна.

Мое отношение к пьянству всё-таки действует: не злоупотребляет спиртными напитками даже матрос, мурманчанин Сергей, живущий в окружении пьяниц и алкоголиков. Удается удерживать от выпивок и мужа. В наше «пьяное» время и это уже достижение. Вот и здесь за столом, где собралась почти вся семья, ни один из старших детей не заговорил о том, что не плохо бы распить еще одну бутылку. Смолчал и отец. О младших я уже не говорю. Они гораздо в большей степени трезвенники, чем старшие. Бутылка «Волжского» выпита лишь наполовину.

«Вот если бы каждая мать нетерпимо относилась к распитию спиртных напитков, не пришлось бы сегодня говорить о пьянстве и алкоголизме», — думаю с горечью я. С горечью, потому что знаю, что появились сотни и тысячи матерей, не только потчующих своих детей алкоголем, но и распивающих его вместе с ними. А ведь долг, прежде всего, матери — продолжательницы рода человеческого позаботиться о духовном и физическом здоровье своих детей.

Как бы то ни было, встречу отметили, обо всём переговорили, насмотрелись друг на друга. Вижу, ищут сыновья, чем бы заняться до сенокоса. Попросили Сашу показать диплом об окончании института и вкладыш к нему. Принесла, показала, с уважением, бережно погладила его по корочке.

— Надо обмыть бы… — не совсем уверенно произнес один из старших сыновей.

— Это еще что! — сразу вскипаю я. — Диплом дается не для того, чтобы его обмывали. И что за привычка такая пакостная пошла — обмывать. Скоро в туалет сходят, так обмывать будут, что удачно оправились. Был в институте вечер по поводу вручения дипломов и хватит. Саша, был такой вечер?

— Был.

— Ну вот, видите. Больше никакого обмывания не требуется.

— Не надо конечно, — поддерживает меня Саша.

Так «обмывание» и не состоялось.

Кончил институт Саша, недалеки к его окончанию Коля и Толя. Собирается поступать в ВУЗ и Володя. Чувствую, не по себе «неученому» Сергею, среди учёных братьев. А ведь Сергей и уважением пользуется в своем трудовом коллективе, и в общественной работе принимает участие не меньше, чем остальные братья. Он — член судкомитета.

Решаю придти ему на помощь.

— Образование, конечно, очень нужно, особенно в наше время, но это еще не всё. Главное — как вы работаете, и как будете работать.

— За 1-ый квартал нам только четверым премиальные дали, — замечает, как будто между прочим, Сергей.

Не любят дети хвастаться своими успехами.

— Это из скольких же человек? — спрашиваю я, хотя уже знаю, что в подменной команде, где работает Сергей, их 150 человек. Спрашиваю просто для того, чтобы Серёжа глубже почувствовал гордость за себя и свой труд и «ученые» братья не вздумали бы относится к нему «неученому» с пренебрежением.

— Из скольких? Нас 150 человек в команде, — неохотно выдавливает из себя Сергей.

Скоро должен начаться сенокос. Со дня на день ждем разрешение на него. А пока чем же занять сыновей? Пробовали было Сергей с Толей походить на рыбалку, но в нашем пруду, насквозь пропахшем керосином, рыба давно перестала водиться. Покинула она и наши обмелевшие и не совсем чистые реки. Позагорают наши парни и опять делать нечего. Смотрю на них и беспокоюсь, особенно за старших сыновей. Вдруг да потянет к товарищам, а там выпивка, да и тут, чего доброго, могут «сообразить» от нечего делать.

Какое же дело найти для них?

Но сыновья сами отыскали для себя занятие. Сначала не устроил их наш умывальник. Решили соорудить на улице, благо дни стояли жаркие, сухие. Для умывальника приспособили старый чайник, да не просто приспособили, а сконструировали из него умывальник — полуавтомат. Все перепробовали его. Понравилось.

Потом убрали старый клен, не выдержавший суровой зимы и посохший, распилили его на дрова, изрубили и сложили туда же сучья.

Кому то в голову пришла мысль, соорудить душ. Для воды потребовался резервуар.

— Мама, какой-нибудь старой бочки у вас не найдется? — спрашивает Коля.

Во всех начинаниях инициативу больше всего проявляет он. Ну, не зря же он — уже старший инженер лаборатории. «Мыслящая личность» — как-то отозвался он о себе, повторяя чье — то сказанное о нем выражение.

— Ну, где я вам возьму такую бочку? Ищите.

— А мы уже нашли…

— Где? — удивленно поднимаю на сына глаза.

— Там, у забора…

— Ну, вот и возьмите.

— Только ведь у забора — то с той стороны…

Только сейчас доходит до меня, о какой бочке он говорит. Рядом с нами расположен лыжный цех, а на его территории лежат старые бочки из-под смолы и отвердителя, приготовленные для сдачи в утильсырьё. Бочки эти лежат годами, терпеливо дожидаясь, когда у начальства дойдут до них руки. Что делать? Разрешить или не разрешить сыновьям взять одну из них для душа? Разрешить — значит, будет им занятие до самого сенокоса и не потянет ни к каким товарищам с выпивками. Может, попросить разрешения взять бочку на время у начальника лесопункта? Но на это уйдет время, а его в обрез, да и разрешит ли? Все — таки социалистическая собственность, хотя и утиль. Заупрямится, не разрешит — тогда совсем не возьмешь.


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.