Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [57]

Наш папа глубоко верил в коммунизм, и не только верил, но и жил и работал по его идеалам. У мамы такой веры не было и жила она больше семейными заботами сегодняшнего дня. Нас, детей, было в семье трое (два брата и я), надо было всех одеть и накормить, а работал только отец. Мама, в прошлом учительница, была домохозяйкой. Папа не был сторонником личного хозяйства и не особенно стремился к нему, считая занятие им лишней тратой времени и средств. Мама же очень любила животных и с удовольствием ухаживала за ними. Весь себя отдающий работе, папа мало интересовался семейными делами и заботами, переложив их на плечи неработающей мамы. На этой почве чаще всего и случались размолвки. Причиной их была порой и исключительная гражданская честность отца. Был такой случай. Папа для пригородного хозяйства завода на свои личные деньги купил несколько штук кошма. Мама очень просила оставить одну для семьи на подшивку валенок, но папа ни за что не согласился, мотивируя тем, что кошму он покупал для завода. Или, скажем, надо попросить в заводоуправлении лошадь привезти сено, опять загвоздка. Трудно было заставить папу попросить что-либо для себя и своей семьи. Считал неудобным делать это. А ведь сам не только добросовестно работал на своей работе, но никогда не чурался и общественной работы, если мог её выполнить. В войну его, бухгалтера, как самого честного человека, просили выдавать карточки, продуктовые и хлебные, даже, одно время, получать и раздавать овёс заводским лошадям. И он делал это.

Разумеется, и папа, и тем более мама были трезвенниками. Я до сих пор храню и показываю сыновьям двадцатиграммовую рюмочку, которую при гостях выпивал папа. Больше он не пил.

Вот такими были наши отец и мать. На нас, детей большее влияние оказывал отец, особенно на меня и старшего брата. Именно, прежде всего ему мы обязаны тем, что начисто лишены стяжательства. Папа был убеждённым атеистом, такими стали и мы. Не умел он приспосабливаться к жизни, не умеем делать это и мы, его дети.

Муж вышел совсем из другой семьи. Правда, это была тоже трудовая семья, но её нравственные устои и уровень развития во многом отличались от наших.

Из разных семей вышли совершенно разные люди: я и мой муж. Разное у нас отношение к людям, к жизни, к детям, к своему гражданскому долгу.

Муж, прежде всего, заботился о том, чтобы быть сытым, для меня на первом месте была полнота жизни, возможность всю себя отдавать общему делу. Он и детей своих хотел видеть всегда только сытыми и одетыми. Моральные качества их, его не интересовали. Я же заботилась не только об их здоровье и материальном обеспечении, но, прежде всего о воспитании в них моральных качеств, о том, чтобы они видели будущее, трудились на него и готовили себя к нему.

Сходились мы с мужем только в одном: оба считали труд основой жизни, но по-разному смотрели на него. Он — как на средство материального обеспечения, возможность заработать деньги на жизнь, я — не только как на средство обеспечить существование, но и как на место приложения своего разума, своих творческих сил и способностей на общее благо.

«Учитесь — сможете потом заработать больше денег», — убеждал муж детей.

«Учитесь» — сможете больше сделать на земле, лучше трудиться особенно в наши дни, а, следовательно, вам будет больше почёта и уважения», — говорила я.

Мысль, что коммунизм есть историческая неизбежность, объективная закономерность, рано стала моим глубоким убеждением. Вся моя трудовая и общественная деятельность направлялась этим убеждением, всем существом своим видела я коммунистическое будущее и старалась показать его не только своим ученикам, но и своим детям.

Муж живёт настоящим, будущее его не интересует, в коммунизм он не верит.

— Как же ты в партии оказался? — спросила я как-то его после очередного разговора на эту тему.

— А что? Я работаю честно, добросовестно. Чего ещё надо? — ответил он.

«Мечтательница», «фантазёрка» — так он нередко называет меня даже сейчас, когда вся наша действительность, казалось бы, должна убедить его в правоте моих слов и действий.

Я не представляла себе жизни без активного участия в общественных делах и постоянно выполняла изрядное количество общественных поручений. Муж же всегда скептически относился к ним.

— Меня они не поят и не кормят, — оправдывал он свою позицию.

Правда, ему время от времени тоже приходилось выполнять общественные поручения, но относился он к ним только как к нагрузке.

Я близко воспринимала всякую несправедливость и живо реагировала на неё, всеми способами, какими владела, стараясь защитить справедливость. Приходилось открыто вступать на защиту и несправедливо обиженного человека.

— Что ты вмешиваешься, если тебя не спрашивают? Какое тебе до этого дело? Тебя что, задевает что ли? Кто он тебе, сват или брат, что ты из-за него наживаешь себе неприятности, — убеждал меня мой благоверный.

Всю свою жизнь я стремилась получить как можно больше духовной пищи, телесная никогда не была у меня на первом плане, моему супругу подавай только телесную, духовная его не интересует.

При таком несходстве характеров, убеждений и взглядов не могло и быть в нашей семье обоюдного согласия. Как могла, сдерживалась я. Хотелось, чтобы дети росли в спокойной обстановке, в семье, где нет скандалов, редки размолвки, где царят уважение родителей друг к другу, чтобы выросли они не только трудолюбивыми, но и морально чистыми, честными и справедливыми, чтобы и мысли не допускали, что можно где-то поступить нечестно, соврать, что-то утаить. При детях я старалась не упрекать мужа во лжи, в неверности, чтобы дети не внушили себе, что можно так нечестно поступать. И только выпивки мужа, правда, не такие уж частые, выводили всегда меня из себя. К чести мужа надо сказать, что он любил своих детей, дорожил мной и семьёй и потому, может быть, не стал ни пьяницей, ни тем более алкоголиком, какими стали очень многие мужчины нашего посёлка. Да и не только нашего.