Из поэзии 20-х годов - [3]

   гор.

Да не долго братались: приказы

   Керенского строги.

«Никаких замирений! Войну продолжать

   до конца».

Снова грянули пушки, и снова бои

   и тревоги,

Снова мир захлебнулся в потоках литого

   свинца.

1917

Красный лик

I

Растворяйтесь, ворота, звоните, храмы,

Лейся звон со всех колоколен.

Велик и волен в своем восстанье

Народ воскресший, что был бездолен.

Вейтесь, флаги, ленты, знамена!

В красный цвет разрядись, столица!

В толпе мятежной и в гуле звона

Идут озаренные счастьем лица.

Порыв в них, сила! Они создали

И этот город, дворцы и башни.

Они сковали дворцы из стали.

Это народ, раб вчерашний!

Распахнитесь, двери, растворяйтесь,

   ворота,

Кипи, город в красном лике.

Пожарно-алы флагов взлеты.

Могуч, свободен народ великий!

II

Растворяйтесь, ворота, из домов

   каменных

Выходи, народ, на площади красные!

С гулом великим, в ропоте пламенном

Встает улица, сегодня властная.

Нарядилась улица, запрудилась

   знаменами,

В красном гуле потонули здания.

Мятежными криками, стоголосыми

   звонами

Кипит народ, творец восстания.

Любовь

Ой ли, тропочка-протопочка моя,

Поверни-ка ты в родимые края,

Где шумливою весеннею порой

Шел по жизни я, веселый, молодой.

В тихополье, на раздолье, вдалеке

Ходит девушка с колечком на руке.

Где я буду, не забуду эти дни,

Как дарил я, говорил: не оброни!

Знаю, знаю — не потеряно оно.

Знаю, знаю — и другому не дано:

В тихополье, на раздолье, вдалеке

Ходишь-носишь, не снимая, на руке…

Ах, зачем же мне покоя не дает

Эта скука да присуха-приворот,

Да мелькнувший, потонувший тихий свет,

От которого нигде покоя нет?

Ой, любовь моя, тебя не обману.

Как закончим распроклятую войну,

Возвращусь я в незабытые края…

Ой ты, тропочка-протопочка моя!..

1917

Яков Бердников

Русь

В нужде гонимая веками,

Томясь в оковах злых, не ты ль,

Гремя стозвонно кандалами,

Шла, опираясь на костыль?..

В лаптях, в оборванной сермяге,

Полна страданий и утрат,

Ты утопала в горькой влаге

От городов до хмурых хат.

Твой бог дремал в далеких тучах,

Коснел в безмолвии простор,

А на костях твоих могучих

Судьбы решался приговор.

Но дни пришли… И в миг суровый

Ты, сбросив с плеч ярмо вериг,

Взорлила к солнцу жизни новой

И окрылила красный сдвиг.

Во мгле народных суеверий

Движеньем бурь под лязг мечей,

Ты распахнула тюрем двери,

Смела тиранов, палачей.

И там, где люди, изнывая,

Стонали, падая во мрак,

Не ты ли, Русь моя родная,

Зажгла Немеркнущий Маяк?..

«Алеет ширь!..»

Алеет ширь!.. Смолкают бедствий стоны:

Уже гремит восставшая земля.

Попрали мы кровавые законы

И властно стали у руля.

Закалены в горниле огнеликом,

Мы дышим силою железа и труда.

Покорны бури нам в движении великом,

Пучины вод, гиганты города.

Наш братский мир огнем и сталью спаян…

Сошлися мы под камни и металл

Из душных нор, с оборванных окраин,

Чтоб раздробить зловещий капитал.

Чтоб озарить свободой мир безбрежный,

Разрушить гнет, сжигая мрак огнем,

Как океан, мы лавою мятежной

Из недр земных до солнца доплеснем…

Мы смерть несем тиранам и владыкам…

Мы дышим силою железа и труда.

Покорны бури нам в движении великом,

Пучины вод, гиганты города…

Павел Вячеславов

Агромузей

Лабиринтами комнат глухих

Провести себя за день успей.

Многотомным собранием их

Открывается агромузей.

Мы идем, сном ковров шелестя,

И, последовательность отметя,

Приглушенней шагнув, человек

Вводит прямо нас в бронзовый век.

Эта бронза тонка и хрупка —

По курганам ее не храня,

Не кипели над нею века,

И языческим гневом огня,

Познавая впервые литье,

   Не жгли ассирийцы ее.

Но сейчас бы завидовать им,

Как палит перед взором моим

Оглушительным блеском стеблей

Плодородная бронза полей.

Для нее не жалели свой сок

Чернозем, солончак, супесок.

Плавил зной и, слегка остудив,

   Ее закаляли дожди.

Силой лучшею заряжено,

Как сосок, тяжелело зерно.

Был бесхитростен стебля закал.

Колос цвел и дождями дышал,

Чтоб, подобием бронзы горя,

Совершенства достигнув вполне,

Как литое копье дикаря,

Экспонатом торчать на стене.

По столам —

   без крылатой ботвы —

Черепа корнеплодов мертвы.

И пьянят ароматом вина

Муравьиные горы зерна.

Еще дышит теплынью стеблей

Тракторами раскопанный клад.

Над трофеями наших полей

Современник заносит свой взгляд.

Он работу свою узнает,

Он свои изучает года.

И почетна, как быль, восстает

Этих дней, этих лет полнота.

И в его распаленных глазах,

Плавниками ресниц шевеля,

Отстоявшись в музейных стенах,

Захмелевшая бродит земля.

Пустотелые стебли висят,

Словно копья литые на вид.

И языческой бронзой слепит

Нарастающих лет экспонат.

И, как черный намек о былом,

Приглушенно ползут над столом

Почерневшие до сухоты

Параличные руки мотыг.

И пещерою кажется зал,

Если видишь —

   теряясь в века,

Допотопная, как бронтозавр,

Свой скелет подымает соха.

1929

Михаил Герасимов

«Я не в разнеженной природе…»

Я не в разнеженной природе,

Среди расцветшей красоты, —

Под дымным небом на заводе

Ковал железные цветы.

Их не ласкало солнце юга,

И не баюкал лунный свет,

Вагранок огненная вьюга

Звенящий обожгла букет.

Где гул моторов груб и грозен,

Где свист сирен, металла звон,

Я перезвоном медных сосен

Был очарован и влюблен.

Не в беспечальном хороводе —

В мозолях мощная ладонь,

Неугасимый на заводе

Горел под блузою огонь.

Вздувал я горн рабочим гневом

Коммунистической мечты,

И, опьянен его напевом,