Из пережитого в чужих краях - [98]

Шрифт
Интервал

Вихрем событий, а частично по роковой собственной ошибке вместе с эвакуированными больными и ранеными офицерами и солдатами разбитой деникинской армии в начале 1920 года занесло из Новороссийска в Александрию и Каир около 40 русских врачей. Вместе с шанхайскими и харбинскими врачами дальневосточной эмиграции эти «египтяне» являлись единственной группой зарубежных русских врачей, не знавшей мытарств в поисках врачебной работы и заработка. В смысле материальном эта группа жила очень хорошо. Некоторые из них достигли большой славы и популярности. Громадную известность на всем Арабском Востоке приобрел в те годы осевший в Каире один из моих бывших учителей (в годы студенчества) профессор кафедры врачебной диагностики и пропедевтической клиники медицинского факультета Московского университета К. Э. Вагнер.

В далекое Марокко при тех же обстоятельствах занесло только очень немногих врачей.

В 1920 году после разгрома врангелевской армии около сотни русских врачей пытались «зацепиться» за Константинополь. Только двадцати или тридцати из них это удалось. А через три года турецкие власти выслали и их вместе с остальной эмигрантской массой.

Иначе обстояло дело в Болгарии, Югославии и Чехословакии. Мне уже приходилось говорить, что в этих государствах при решении вопроса о расселении русских эмигрантов принимались во внимание не только политические соображения правящих кругов и руководящих партий, но и идеи славянофильства, хотя и превратно понимаемого.

Среди многих десятков тысяч эмигрантов на территории Болгарии оказалось около 200 врачей, в Югославии — около 350.

Согласно проведенному через Народное собрание закону, осевшим в Болгарии русским врачам предоставлялось право занятия врачебных должностей на государственной, общественной и коммунальной службе и право частной практики — в последнем случае только до тех пор, пока тот или иной русский врач какую-либо должность занимал.

Для последней оговорки были свои причины, а именно: до первой мировой войны Болгария не имела собственного медицинского факультета. Болгарские врачи получали образование в университетах Германии, Австрии, Франции, Бельгии, Швейцарии, Италии, России.

Во время войны, принесшей Болгарии поражение, и в первые годы после нее врачебного пополнения не было.

К моменту прибытия в Болгарию эмигрантских масс в 1920–1924 годах во всем государстве с 7-миллионным населением имелось в общей сложности только 800 врачей.

Большинство врачебных участков в селах были вакантными. В сельский сектор учреждений болгарского здравоохранения и были направлены русские врачи. Общность славянского происхождения, родственная близость языка, некоторые черты сходства условий жизни болгарского и русского дореволюционного крестьянства — все это облегчило решение задачи. Болгарское государство в те годы было заинтересовано в государственной службе врачей-эмигрантов на селе не менее самих этих врачей. Так на болгарскую службу было принято свыше 100 врачей. В эти же годы в Софии был открыт первый в Болгарии медицинский факультет. Подготовленных кадров собственной профессуры, особенно по разделу теоретических дисциплин, в Болгарии не было. Около десятка кафедр занимали русские профессора: патологической анатомии — Д. Д. Крылов, физиологии — Завьялов, бактериологии — С. С. Абрамов, акушерства — Г. Е. Рейн, нейрологии — Янишевский, психиатрии — Попов.

Начиная с середины 20-х годов Софийский университет стал выпускать болгарских врачей. С каждым годом острота нужды во врачах на болгарском селе сглаживалась. Профессиональный союз болгарских врачей вел открытую борьбу за лишение русских врачей права заниматься своей профессией. Они были для этого союза самыми опасными конкурентами. Но авторитет, приобретенный русскими врачами среди всех слоев населения за семи-, восьмилетнее пребывание их в стране, был настолько велик, что по инициативе и под натиском болгарского общественного мнения Народное собрание провело в 1928 году закон, даровавший персонально поименованным в нем 144 русским врачам пожизненное право врачебной службы и врачебной практики.

Условия, весьма близкие к описанным, создались и в Югославии. Иначе обстояло дело в Чехословакии. Чешские врачебные синдикаты крепко держались за запрещение врачебной работы врачам-иностранцам. Русским они исключения не делали. И только в областях Прикарпатской Руси (ныне — Западной Украины), которую чешские правящие круги никогда всерьез не считали чешской землей, русским врачам было разрешено занимать должности сельских участковых врачей.

К середине 20-х годов, когда «русский Париж» окончательно сформировался, в него устремилось большое число врачей-эмигрантов. По данным эмигрантского Общества русских врачей имени Мечникова во Франции, за первые 20 послереволюционных лет через Париж прошло в общей сложности свыше 400 врачей, состоявших членами этого общества.

Но ситуация во Франции была совершенно непохожей на ту, что имела место в Болгарии и Югославии.

Французские законы запрещают заниматься врачебной профессией всем врачам, не имеющим французского диплома. За выполнением этого закона зорко следят французские врачебные синдикаты, объединенные во всефранцузский союз врачей.


Рекомендуем почитать
Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.


1947. Год, в который все началось

«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.


Слово о сыновьях

«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.


Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Танцы со смертью

Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.