Из пережитого в чужих краях - [91]

Прошло пять лет.

Над Францией и всем миром пронеслась буря. Парижские улицы наполнились фигурами в форме гитлеровского вермахта. Однажды в сумерки я проходил по улице Дарю. Из открытых дверей русской церкви неслись звуки церковного пения. Не стоило большого труда распознать, что там идет панихида и что поет хор Афонского в расширенном составе, как это обычно бывало в дни «больших» панихид или других «больших» церковных служб.

Я зашел в церковь, она была наполовину пуста. В полумраке стояли одинокие фигуры с зажженными свечами.

Увидев среди них знакомого музыканта, я подошел к нему:

— По ком панихида?

— Разве вы не знаете? По Федоре Ивановиче Шаляпине… Ведь сегодня исполнилось пять лет со дня его смерти.

Мне стало больно и горько. Многотысячная аудитория в недалеком прошлом, мировая слаба в течение всей долгой жизни — и почти полное забвение вскоре после смерти.

Прошло еще четыре года. За несколько недель до моего отъезда из Франции в парижской газете «Русские новости» промелькнуло сообщение газетного репортера, посетившего кладбище Батиньоль, о состоянии могилы Шаляпина. Никем не охраняемая и не посещаемая, она поросла травой; крест на ней покосился и был готов рухнуть. Среди массивных мраморных крестов и памятников, ее окружающих, она казалась нищим, стоящим на церковной паперти, рядом с выходящими из церкви разряженными и празднично одетыми богачами. Лишь впоследствии на могиле была установлена гранитная плита.

Я уже упоминал, что среди солистов «русских сезонов» было немало первоклассных вокалистов, частью из старой оперной «гвардии», частью из молодежи, сформировавшейся как оперные певцы и певицы в годы революции и гражданской войны или же за рубежом. Но мировых имен, кроме Шаляпина и преждевременно скончавшейся великой балерины Анны Павловой, среди них не было.

Говоря о «русских сезонах», нельзя обойти молчанием одного выдающегося русского музыканта, без которого не обходился, кажется, ни один «сезон» и формирование и вся деятельность которого проходили за рубежом. Это А. И. Лабинский, бессменный дирижер, он же концертмейстер, он же аккомпаниатор чуть ли ни всех зарубежных русских вокалистов, выступавших на парижской эстраде.

Карьера его как дирижера началась еще в 14-летнем возрасте в Петербурге в последние дореволюционные годы. В Париже он, как и почти все русские музыканты, певцы и артисты, смог проявить свое дарование только в условиях «русской специфики». Он и проявил его. Авторитет его среди русских оперных певцов и камерных вокалистов был безусловным и неограниченным. Я едва ли ошибусь, сказав, что в Париже и французской провинции не было ни одного русского певца, который не пользовался бы его помощью и советами при разучивании оперного и концертного репертуара. Без его фигуры, стоящей за дирижерским пультом, нельзя представить себе, кажется, ни одного «русского сезона».

Говоря о проникновении русской оперной музыки в толщу французской и иностранной публики, я не могу не упомянуть о существовавшем в Париже в 20-х и 30-х годах эмигрантском кружке любителей оперной и камерно-вокальной музыки. На собраниях кружка мне часто приходилось бывать, и со многими членами его я был в близких личных отношениях.

Большого художественного значения кружок не имел и в летописи парижской музыкальной жизни следа не оставил. Интерес его — чисто бытовой. Основателем его был бывший профессор Саратовского университета по кафедре бактериологии А. И. Бердников — фигура очень характерная для «русского Парижа», одно появление которой где бы то ни было возбуждало добродушные улыбки и иронический смех.

Жил он в бывшем университетском помещении для подопытных собак, расположенном около Порт д'Орлеан в опоясывающей Париж так называемой «зоне», заселенной тряпичниками и состоящей из сооруженных из старых фанерных ящиков и заржавленных листов железа хижин.

Бердников был не только профессионалом-бактериологом, но и страстным любителем пения, вдобавок и фантазером. В возрасте далеко за 50 лет он начал брать уроки пения и вскоре объявил себя оперным баритоном. Голосовых данных у него не было никаких, и его выступления в кругу друзей, знакомых и на эмигрантской эстраде вызывали каждый раз дружный хохот.

Тогда же он основал вышеупомянутый кружок. Все в этом кружке было необыкновенно, начиная с его основателя. Хотя назывался он кружком любителей, но любителей в нем, кроме самого Бердникова, одесского инженера А. И. Игнатьева и комиссионера бриллиантовой биржи Л. Гукасова, не было. Весь остальной его актив состоял из профессиональных оперных и эстрадных певцов, не сумевших втиснуться ни в один из «русских сезонов» и охотно вступивших в кружок, чтобы иметь возможность хотя бы изредка выступать в его оперных спектаклях и концертах за полсотни или сотню франков.

Свою вокальную деятельность кружок начал с квартетных и хоровых выступлений на католических богослужениях во французских церквах. Но вскоре их пришлось прекратить и перейти все на ту же «русскую специфику»: синдикат французских церковных певцов, имея среди своих членов тысячи безработных, наложил вето на эти выступления странствующих русских артистов.