Из пережитого в чужих краях - [36]
«Левая» пресса говорила о съезде не иначе как о «фарсе в одном действии с прологом и эпилогом», а об его участниках — как о выживших из ума «бывших людях».
Организаторы съезда сделали все, чтобы обставить его открытие с наибольшей помпой. Заседания происходили в специально для этого снятых парадных залах фешенебельного восьмиэтажного отеля «Мажестик», расположенного в одном из аристократических кварталов Парижа — на авеню Клебер. Устроители лезли из кожи вон, чтобы придать съезду характер события международного значения, но, увы, понапрасну!
Французская, а тем более мировая пресса никак не откликнулась на это «международное событие». Лишь несколько второстепенных парижских газет поместили мелким шрифтом в отделе хроники краткое сообщение в две-три строчки о том, что в Париже состоялся съезд русских монархистов, поставивших своею целью восстановление в России павшего режима.
Но «смычку» с Францией, на территории которой состоялось это эмигрантское сборище, надо было все-таки как-то организовать и продемонстрировать. Для этого на первом же заседании в качестве представителя французской «общественности» был выпущен некто Эрлих (по французскому произношению Эрлиш), юркий делец, подвизавшийся при штабе Врангеля в годы гражданской войны по каким-то весьма неясным делам.
Неизвестно, как, где и когда он был уполномочен говорить от имени французской общественности, а тем более от имени Франции. Но «делегатам» много и не нужно было. Как-никак, а говорил с трибуны «француз». Приветствие от Франции передано. Делегаты с восхищением прокричали: «Vive la France!» («Да здравствует Франция!»), и этим «смычка» закончилась, если не считать этой «смычкой» косые и весьма неодобрительные взгляды бравых парижских ажанов, полицейских, регулировавших движение на важной и степенной авеню Клебер, на которую среди элегантной и чопорной парижской публики затесались пресловутые «делегаты» в потертых пальто, перекрашенных шинелях времен деникинской и врангелевской эпопеи, частью в косоворотках и сапогах.
Дискуссий на съезде не было. Все было ясно: не сегодня-завтра русский народ «свергнет большевиков» и позовет эмигрантов устраивать дальнейшие судьбы Российского государства. Для этого все готово. Не хватает только общепризнанного «вождя». Его-то и нужно избрать. Сама судьба посылает русскому народу счастье: в эмиграции живет и работает бывший верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич Романов. Он и будет спасителем России. К нему-то от имени «Зарубежного съезда», воплощающего чаяния «русского народа», и надо отправить депутацию, дабы коленопреклоненно молить его принять на себя бразды правления и бремя устроения судеб государства Российского.
Отслужили молебен и отправили депутацию в Шуаньи.
Дальнейшая комедия, заранее тщательно прорепетированная, была разыграна блестяще: великий князь внял «голосу русского народа» и милостиво соблаговолил принять на себя тяготы по «возглавлению священной борьбы против большевизма». Часть военная была возложена на председателя РОВСа генерала А. П. Кутепова, часть гражданская — на редактора «Возрождения» П. Б. Струве. Впрочем, честь устроения гражданских дел «будущей России» оспаривал у Струве его конкурент И. П. Алексинский, выдвинутый кандидатом на будущий премьер-министерский пост в «будущей России» самым крайним черносотенным флангом правого сектора эмиграции. Обе эти довольно колоритные фигуры эмигрантского политического болота глухо враждовали между собою из-за дележа шкуры еще не убитого медведя. Перевес оказался на стороне Струве. О нем мне уже приходилось упоминать выше.
И. П. Алексинский представлял собою довольно видную фигуру на эмигрантском горизонте не только как политический деятель. Талантливый хирург, занимавший еще в сравнительно молодом возрасте кафедру общей хирургии на медицинском факультете Московского университета, он в начале настоящего века пользовался в Москве широкой известностью как либеральный общественный деятель и как видный врач. В 1911 году в числе других представителей профессуры он покинул Московский университет в знак протеста против репрессий и реакционных мероприятий вновь назначенного министра народного просвещения Кассо. Это еще более упрочило его славу как прогрессивного общественного деятеля и активного борца против аракчеевских методов управления университетами после революции 1905 года.
Когда же пришла Октябрьская революция, он, как и многие российские интеллигенты, круто повернул вправо.
Гражданская война застала его на юге России. Вместе с разбитыми армиями Врангеля он эвакуировался в Константинополь, а оттуда в Париж. Его профессорское звание и слава первоклассного хирурга быстро создали ему среди эмигрантов широкую популярность и могли бы, казалось, удовлетворить любое эмигрантское тщеславие. Но одной этой популярности ему оказалось недостаточно.
Возвращение на хирургическую кафедру в вынужденно докинутый им родной Московский университет после «свержения большевиков» уже не прельщало его. В эмигрантском скопище потерявших прежнее привилегированное положение людей, стремившихся или вернуть это положение, или шагнуть еще выше, его захлестнула волна политического авантюризма. Впереди в его воображении маячил пост премьер-министра «будущей России». Как тут не потерять голову?! И он ее потерял. Он понял, что на прежнем либерализме и половинчатых мерах в эмиграции далеко не уедешь и никакой политической карьеры не сделаешь. Недолго думая, он ринулся вправо и, похоронив навсегда свой либерализм, докатился до крайне правого фланга эмиграции, превратившись в махрового монархиста-черносотенца.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.