Из пережитого в чужих краях - [25]
Прогрессивное уменьшение народонаселения было для Франции одной из самых жгучих проблем государственного масштаба во все годы после первой мировой войны.
Волновала она и политиков, и социологов, и экономистов, и медиков. Немало тревог причиняла она по понятным причинам и верхушке промышленного мира, которому в этих условиях пришлось призадуматься над вопросом о создании резервов рабочей силы. Наконец, экономическая конъюнктура, сложившаяся во Франции в начале 20-х годов, немало способствовала тому, что импорт этой силы сделался для крупной промышленности насущной необходимостью.
Курс франка неуклонно падал и к середине 20-х годов достиг одной пятой своей довоенной стоимости, выраженной в золоте. Падение курса франка по отношению к фунту стерлингов, доллару, гульдену, шведской кроне и другим «крепким» валютам и связанная с этим дешевизна французских товаров для иностранных покупателей повели к тому, что количество заказов на эти товары стало быстро расти.
Французские газеты заговорили об «эпохе процветания». Правильнее было бы назвать этот зигзаг капиталистической экономики не процветанием, а мыльным пузырем, которому рано или поздно уготована естественная судьба: он лопается при всех обстоятельствах. Лопнула в конце концов и разрекламированная «эпоха процветания». Об этом я расскажу в одной из последующих глав.
Но так или иначе, в середине 20-х годов французские промышленники ликовали и подсчитывали барыши от полученных заказов. Единственное, в чем они испытывали нужду, — это в дешевой рабочей силе. Найти эту силу было нетрудно.
За все время моего пребывания в чужих краях ни в одной из стран капиталистического мира за пределами обескровленной Франции не было недостатка в безработных. Острота этого вопроса для каждой страны определялась лишь количеством их. Если, например, в Англии число безработных на 50 миллионов населения не превышало 1 миллиона, то такое положение признавалось до некоторой степени «терпимым», во всяком случае не выходящим за пределы понятия хронической болезни. Об «обострении болезни» начинали говорить в том случае, если это число переваливало за 1,5–2 миллиона. Если же оно подходило к 3 миллионам и выше, то английская общественность начинала бить в набат.
Еще в худшем положении были ближайшие соседи по Средиземноморскому бассейну — Италия и Испания. Население этих стран в противоположность Франции быстро увеличивалось. Обе они принадлежали к числу государств со слаборазвитым сельским хозяйством и недостаточно развитой промышленностью, не способными прокормить свое быстро растущее население. Обе они были с давних пор поставщиками людской массы для пароходных компаний, занимавшихся перевозкой переселенцев через океан в относительно мало населенные государства Латинской Америки.
В Центральной и Восточной Европе в те времена сложились в свою очередь очаги постоянной безработицы.
Это территориально маленькая Чехословакия со значительной плотностью населения и Польша с населением 30 миллионов человек, слаборазвитым сельским хозяйством и маломощной промышленностью.
Если не считать Англии, которая не давала на континент ни одного своего безработного, то остальные четыре вышеуказанных страны, а также французские колонии Северной Африки и стали тем резервуаром, откуда французская промышленность черпала в течение 20 лет между двумя мировыми войнами необходимую ей дешевую рабочую силу.
За время пребывания во Франции мне неоднократно приходилось видеть в газетах официальные сводки численности иностранцев, осевших в этой стране. Читая их, я поражался тому, что каждый десятый житель Франции — иностранец.
На первом месте неизменно шли итальянцы: число их всегда держалось около 1 миллиона. Они представляли интерес не только для промышленности.
Как я указывал выше, Франция после первой мировой войны была кровно заинтересована в увеличении своего населения. С этой точки зрения итальянские переселенцы, покинувшие свою родину из-за нищеты, безработицы и голода, представляли особенно благодарный «материал».
Принадлежа в подавляющем большинстве к мужскому полу и к возрасту 20–35 лет, они, кроме того, были идеальным с точки зрения интересов правящей верхушки пополнением того пушечного мяса, которого так не хватало Франции для ведения ее империалистической политики. Попав во Францию главным образом как строительные рабочие или в качестве батраков на частновладельческих фермах, они быстро ассимилировались, женились на француженках, получали после пятилетнего пребывания в стране французское подданство и заполняли собою ту брешь в мужской половине населения, о которой говорилось выше.
Но с точки зрения интересов господствующих классов Франции в этом притоке рабочей силы из Италии был один существенный минус: не все эти переселенцы покинуло свою страну только из-за безработицы и нищеты.
Среди них было немало эмигрантов политических, бежавших от гнета фашистского режима, установившегося в Италии в начале 20-х годов. Французская разведка зорко следила за этим не вполне благонадежным, с ее точки зрения, элементом итальянской эмиграции, который в случае решительной схватки труда и капитала в самой Франции мог бы сыграть не последнюю роль.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.