Из пережитого - [135]

— Это они между уголовными петушатся и на всех сверху вниз смотрят, а здесь публика белая, как-никак, а совестно в глаза взглянуть, — сказал Федоров, — у нас один Виго чего стоит!

— А ты в чужой огород камушка не забрасывай, — сказал сурово Виго, — Виго нигде не струсит и к администрации подлизываться не станет. Виго не плохо бы было на советской сцене служить, а он в тюрьму пошел, а им не покорился!

— А я бы с твоей силищей и в тюрьме не стал бы сидеть, выворотил решетку, да и был таков, — насмешливо возразил Степанов, — а то борец, борец, а силы не проявляешь, расшвырял бы всех этих сторожевых псов, а сам за ворота!

— Время не пришло, — самодовольно усмехнулся Виго, — пока что на медведей берегу силу. Вышлют в Нарымский край, там с медведями воевать буду. Говорят, медвежатина очень полезна…

— С медведями дурак управится, лишь бы винтовка была, — вставил Кулик, — а ты бы с большевиками повоевал, это зверь матерый!

— На все свое время, время придет — и с ними повоюем, — сказал Виго, — за нами дело не станет!

Большим событием для Москвы в зиму на 1925 год была неожиданная, если не сказать внезапная, смерть патриарха Тихона. Последний год его многострадальной жизни под гнетом большевизма особенно интересовал не только старую Москву, но и все население тюрьмы. И хотя с большою опаской, но разговор о нем шел ежедневно во всех камерах и на прогулке, где сходились заключенные с обоих коридоров и где ежедневно обсуждались все новости, приносимые и газетами, и с личных свиданий посетителей. Конечно, надежд на патриарха как на политическую силу никто уже не питал, все чувствовали, что борьба неравная и патриарх должен безмолвно сойти со сцены. Как и куда — об этом было много и споров, и предположений, но о его смерти почти не было и речи, так как все знали, что он человек не старый и очень крепкий по натуре, а потому его смерть так всех и поразила. Поразила она и всю нечиновную Москву и ввергла в великую скорбь и смятение. Предполагали, что его принудят сложить сан и заточат где-нибудь на Сахалине или Камчатке, или для насмешки переоденут в простую и дырявую одежду и загонят под чужим именем в северные леса, на лесные разработки. Более благожелательные пророчили ему свободный выезд за границу или такой компромисс с большевиками, при котором его оставят в покое и отведут для жительства какой-нибудь захолустный монастырь, откуда он и будет под цензурой власти рассылать свое благословение по обнищалой и разбегающейся пастве. И только умный и уважаемый многими Очеркан говорил по секрету:

— Очень боюсь, что его устранят «обычным способом». Уж если не постыдились расстрелять в подвале всю царскую семью с детьми, то что им патриарх Тихон, за которым еще не было в народе никакого авторитета! Он для них совершенно не опасная кукла, и дай Боже, чтобы его просто устранили безо всякой публичной насмешки.

— Не могу этому поверить, — загораясь внутренне стыдом и страхом, говорил на прогулке Казанский (студент Духовной академии), если Петр Великий и прекратил патриаршество, он все же назначил блюстителя престола как главу Церкви. Устранял и Грозный митрополитов, но Церкви без главы не оставлял, не решатся и эти!

— Тогда это было дело государственное, а теперь частное, — возражал профессор Никольский, присоединяясь к нашей компании, — тогда само правительство и государи были верными сынами Церкви, а теперь… что теперь? — спрашивал он, озираясь кругом, как бы ища защиты. — Теперь грубый и невежественный атеизм и безудержная травля верующих.

— Они бы его сожгли живьем, если бы это входило в их план и не делало из него мученика, — подсказал Посохин, — но, конечно, они его устранят без разговоров, и в один прекрасный день поставят Церковь перед совершившимся фактом!

— Жуткое и страшное положение переживает патриарх Тихон, — сказал как-то Паршин, присаживаясь на койку к Сарханову.

Он был сегодня на свидании с племянницей и от ней узнал, что вокруг патриарха плетется какая-то ужасная тайна. Говорили, что чекисты предлагали ему подписать отречение от патриаршества и затем увезти его в неизвестное никому место доживать последние дни, а что в противном случае его засудят свои же церковники, а правительство заточит в укромное место как преступника. Говорили, что ворота Донского монастыря давно уже охраняются чекистами и допускают к патриарху только тех священников и епископов, которым разрешит это свидание сам Дзержинский. И что эти разрешенные к нему посетители под угрозами церковного суда и осуждения склоняют его на все уступки большевикам, вплоть до того, чтобы провозглашать за них многолетие и молиться за Ленина и Троцкого персонально.

— Но ведь большевики в этом не нуждаются, — возразил Сарханов, вслушиваясь в разговор. Он хотя и был мусульманин, но очень живо интересовался религией и нашими церковными делами. — Ведь они открытые безбожники!

— Тут не в этом дело, — пояснил Паршин, — им важно его принципиальное подчинение и уничтожение, им нужно, чтобы патриарх от лица церкви признал их власть законной и тем самым отнял у народа всякие мысли к какой бы то ни было сопротивляемости. Ведь они же знают, чье мясо съела кошка, а потому и добиваются своего оправдания. Ну кто они? Захватчики власти, самозванцы, узурпаторы! И в народе другого имени им нет, что им хорошо известно. Да и убийство царской семьи им не дает покою, вот они и мучают патриарха, надеясь через него получить прощение и признание!