Из Парижа в Бразилию - [6]

— Я и сам не знаю. Я совсем голову потерял. Все мысли перепутались.

— Ты болен, что ли?

— Хуже! Гораздо хуже!

— Так неужели трусишь?.. Впрочем, нет. Я видел тебя на войне. Ты вел себя храбро, а я в этом кое-что понимаю.

— Что бы ты сделал на моем месте?

— Очень просто: взял бы место на первом пароходе, отходящем в Бразилию, и поехал бы положить венок из цветов на могилу… которая находится достаточно далеко от усадьбы.

— Я умру, я не вынесу.

— Ах ты, мокрая курица!

— Хорошо тебе говорить: ты не испытал морской болезни.

— А ты-то где успел?

— Однажды нелегкая понесла меня из Гавра морем в Кан. Я рассчитывал совершить приятную прогулку и после поделиться с друзьями путевыми впечатлениями. Но только я ступил ногой на мостик, перекинутый с парохода на пристань, как на меня напал ужасный недуг, напоминающий что-то среднее между холерой и воспалением мозга.

— Обыкновенная морская болезнь.

— Но такая сильная, что я возбудил к себе отвращение и жалость и пассажиров, и матросов. Поминутная икота, рвота, судороги… я думал, что умру.

— От этой болезни не умирают и скоро вылечиваются.

— Ты думаешь?.. От Гавра до Кана езды по морю три часа. Море в этот день было неспокойно, и мы проехали вместо трех часов — восемь. И все это время моя болезнь прогрессировала. Сам капитан, старый морской волк, и тот был удивлен. Он никогда не видал ничего подобного.

— Неужели ты так слаб?

— Восемь часов я терпел качку и восемь часов хворал. Полагаю, что это крайний предел того, что может вынести мой организм. От Бордо до Рио-де-Жанейро двадцать три дня пути. Конечно, в Бразилию прибудут только мои кости.

— А давно это случилось?

— Лет тринадцать назад.

— С тех пор твой организм мог перемениться. Это часто бывает. Иной в молодости не мог выносить ни малейшей качки, а в зрелом возрасте ему нипочем самое сильное волнение на море.

— Нет, я уверен, что мой организм остался прежним. У меня до сих пор кружится голова от одного вида качелей. Потом я как-то однажды сел в простую речную лодку, и со мною сделалось дурно, так что меня едва не приняли за пьяного. Одним словом, я заболел морскою болезнью на Сене. Не правда ли, мило? И после этого ты хочешь, чтобы я плыл через Атлантику!

— Так как же быть?

— Я готов ехать в центральную Африку, на экватор, на Камчатку, к полюсам, куда угодно. Я крепок телом и вовсе не труслив, я готов трудиться, вынести всевозможные лишения и опасности. И при этом, не шутя тебе говорю, я силен, как бык.

— Что-то не верится.

— Уверяю тебя. Ведя сидячую жизнь, я боялся ожирения и записался в члены гимнастического общества. Теперь я великолепно фехтую, стреляю и способен на что угодно.

— Браво!

— Если бы не морская болезнь, я бы пяти минут не промедлил и отправился в Бразилию.

— Отлично. А что, если я тебе предоставлю возможность проехать туда без угрозы морской болезни?

— Повторю тебе: я отправляюсь, не медля ни минуты.

— Хорошо. Даешь честное слово?

— Даю. Только с условием: без морской болезни.

— Принимаю это условие.

— Жюльен! Что ты делаешь?

— Звоню гарсону, чтобы он принес счет и бумагу с пером и чернилами.

— Что ты хочешь писать?

— Будешь писать ты, а не я.

— Что?

— Прошение об отставке в должности.

— Так ты, стало быть, не шутишь?

— Иногда шучу, но в важных вопросах — никогда.

— Ну, хорошо. Я сжигаю свои корабли.

— Это очень хороший способ избежать морской болезни, но только я для тебя избрал другой путь.

— А какой же?

— Покуда — секрет.

И Жюльен прибавил про себя:

— А, голубчик, попался! Ты говоришь о путешествии на Камчатку и экватор как о прогулке по окрестностям Парижа. Хорошо же. Ты у меня поедешь не только на Камчатку, но и во многие другие места. Не я буду, если не свезу тебя в Бразилию… сухим путем.

Глава IV

Гимназическая дружба. — Отставка Жака. — Первое приготовление к длительному путешествию. — По Северной железной дороге. — На пути в Петербург.

Дружба между Жаком Арно и Жюльеном де Кленэ началась еще в гимназии.

Жюльена двенадцатилетним мальчиком отдал в гимназию его опекун Сент-Барб, принявший опеку над огромным состоянием сироты и поспешивший поскорее отделаться от ребенка.

Привыкнув к суровой дисциплине закрытого учебного заведения, Жюльен не знал не только свиданий с родными и праздничных отпусков домой, но даже и летние вакации проводил в гимназии.

Каждый год, когда веселый, шумливый рой школьников разлетался по родным уголкам, бедный малютка-миллионер оставался томиться взаперти вместе с учениками иностранцами: американцами, египтянами и румынами, которых за дальностью расстояния при кратковременности вакаций родные не могли брать домой.

Так рос Жюльен, не зная ни родственной ласки, ни радостей домашнего очага, и легко мог бы отупеть и огрубеть. Но с ним не случилось ни того, ни другого, потому что он, не имея возможности развлекаться, ревностно принялся за учение и все время шел одним из первых учеников.

На третий год своего пребывания в гимназии он однажды после вакаций увидал в толпе неловких новичков только что привезенного из провинции толстого, краснолицего, угловатого, мешковато одетого мальчика, который особенно выделялся своей неуклюжестью.

Этот новичок был Жак Арно, провинциал из Турэни.