Из несобранного - [6]

Насколько иначе относится к женщине Шелли! Он видит в ней что-то заоблачное, призрачное; он ценит в ней тот вечный женственный элемент, который влечет нас ввысь и соприкосновение с которым заставляет лучших из нас говорить языком богов. Брачные связи Шелли были ошибкой, противоречащей общему характеру его индивидуальности. Безбрачие должно было бы гармонировать гораздо более с идеальными качествами автора поэмы "Эпипсихидион", этой современной "Vita Nuova"2. И действительно, мы видим, что первую свою жену Шелли вовсе не любит и видит в ней только друга; ко второй жене он охладевает, хотя никогда не перестает ценить ее. В то время как Байрон любил женщину только тогда, когда он обладал ею, или по крайней мере, когда стремился к обладанию (первая несчастная любовь),- Шелли любил женщину только тогда, когда он не обладал ею, и не то что любил,- это слово тускло в применении к Шелли,- посмотрите, как сам он говорит об этом.

Слишком часто заветное слово людьми осквернялось,

Я его не хочу повторять;

Слишком часто заветное чувство презреньем встречалось,

Ты его не должна презирать.

И слова состраданья, что с уст твоих нежных сорвались,

Никому я отдать не хочу,

И за счастье надежд, что с отчаяньем горьким смешались,

Я всей жизнью своей заплачу.

Нет того в моем сердце, что в мире любовью зовется,

Но молитвы отвергнешь ли ты?

Неудержно вкруг солнца воздушное облачко вьется,

Упадает роса на цветы,

Полночь ждет, чтобы снова зари загорелося око,

И отвергнешь ли ты, о мой друг,

Это чувство святое, что манит куда-то далеко,

Прочь от наших томительных мук?..

Окружая женщину таким благоговейным отношением, Шелли не стремится к обладанию, он видит в женщине музу, он несет ей свои лучшие думы и чувства. С Клэр Клермонт Шелли читает вместе бессмертные классические произведения, он посещает заключенную в монастырь графиню Эмилию Вивиани, посылает ей свои нежные песни,- она посылает ему в ответ букеты из монастырских цветов; красивую поэтическую мистрис Месн он олицетворяет в той воздушной нимфе, которую мы видим во второй части "Мимозы", но самой излюбленной его вдохновительницей является Джен Уилльемс, жена его друга, погибшего вместе с ним в море; в последние свои дни Шелли вместе с ней бродил в зеленых рощах Италии, и ей посвящена целая серия стихотворений "То Jаnе", образцы самой трогательной, самой благородной любовной лирики.

Судьба в последний раз оттенила контраст между Шелли и Байроном, когда послала к ним смерть. Байрон умер в борьбе за угнетенных греков. Его смерть окружает его ореолом, но в ней нет ничего таинственного. Смерть Шелли остается до сих пор загадочной и неразъясненной. Неизвестно, утонул ли он во время бури или был убит пиратами.

Я кончаю свою, быть может, слишком беглую характеристику.

Делая параллель между Байроном и Шелли, я не мог не коснуться некоторых отрицательных сторон в личности Байрона. Но, указывая на них, я только старался выяснить различие между двумя поэтами, а никак не набросить тень на одного из них. Гениальный человек не лишен права иметь недостатки. Не нам, блуждающим впотьмах, считать пятна на солнце: солнце светит целому миру - и мы ему благодарны. Отрицательные стороны Байрона совершенно тонули в массе благородства и великодушия; больше того - ими были обусловлены некоторые положительные качества его личности, сделавшие ее цельной и могучей.

Есть легенда. Небесные духи спускались на землю и проникались любовью к дочерям человеческим. Это было преступно, но легенда гласит, что в то время были на земле исполины. Байрон был из таких.

Шелли вечно оставался среди небесных сфер, он был чистым, незапятнанным серафимом.

Но как бы то ни было, Шелли и Байрон оба мыслили, боролись и страдали. Они несли свои песни людям, они отдавали свои вздохи человечеству. Идя различными путями, оба они оправдывали изречение индийского поэта Калидасы: "Великие души похожи на облака; они собирают только для того, чтобы расточать".

1894

КРЫМСКИЙ ВЕЧЕР

Полупрозрачная мгла вечернего воздуха была напоена душистым запахом глициний и белых акаций. Внизу, у подножья холма, на котором приютилась наша дача, шумело неугомонное море, и переменный плеск его валов, то прибывая, то убывая, говорил нам своим неясным шепотом о чем-то позабытом и туманном. Слева, далеко, виднелся силуэт Аюдага, этой тяжелой каменной глыбы, опрокинувшейся в море, а прямо перед нами простиралась бесконечная водная равнина, которая смущает своей недоступностью, волнует своим величием и глубоко печалит своей холодной красотой. Неслышно удалялся день, бесшумно приближалась ночь, и нам, любившим друг друга, нам, отдавшимся друг другу всей душой, так было хорошо молчать и понимать взаимную любовь. И правда, если есть что-нибудь в любви несомненное - это именно власть проникать в душу другого до самых далеких потаенных ее уголков - каждым жестом говорить - в каждом взгляде видеть долгое признание.

Кто знает, может быть, в такие минуты мы потому молчим, что смутно вспоминаем о том, что был когда-то и у нас невозмутимый Эдем, где не было зла, не было даже названия зла, а добро дышало и цвело, и наполняло все кругом своим незапятнанным величием.