Из неопубликованного, 1970-1995 - [7]

Почему-то нервная стала, плохо выглядит. Я за нее очень переживаю. Что с ней происходит, ума не приложу. Вы не могли бы посмотреть ее, доктор?

Не понравится — уйду

На шестой весне пенсионной жизни, взвесив все за и против, Вениамин Петрович Бунин решил жениться. Пора!

На влюбиться не было ни времени, ни сил — просто нужен был приличный человек женского пола, умеющий готовить, стирать, слушать и, в случае чего, вызвать скорую. Желательно, чтобы невеста имела пристойную пенсию. А если она еще при этом не будет уродиной — большое спасибо!

Но где найти такую незамысловатую женщину? На улице же не пристанешь. В газету объявление не дашь: мухлюют, что получше — своим.

Родные и близкие, узнав о желании Бунина, обещали помочь. Сказали, что в городе полно непристроенных женщин, мечтающих связаться узами брака с крепеньким пенсионером еще на ходу и при пенсии. Еще отбоя не будет.

Уже назавтра звонили и обещали познакомить с одной.

Вениамин Петрович оделся как для торжественных случаев: теплое финское белье, в прошлом бельгийский костюм с голубым переливом, белая рубашка без верхней пуговицы, прикрытая галстуком в клетку, велюровая шляпа. На антресолях коробки сильно помяли шляпу, отчего она стала по форме ковбойской. Направляясь на свидание в этой шляпе, цокая по асфальту подковками туфель, Бунин чувствовал себя ковбоем, скачущим на свидание с красоткой.

В садике его представили Вере Павловне. Она оказалась пуда на полтора больше того, что обещали Вениамину Петровичу, но в таком возрасте кто считает?! Лишь бы человек был хороший: умел готовить, стирать и слушать. Вера Павловна когда-то была интересной женщиной и не скрывала этого, наоборот, аккуратно помечала косметикой то, что когда-то в косметике не нуждалось.

Она подала руку для поцелуя. Вениамин Петрович не спеша целовал пальцы, разглядывая камни и оправу кольца. Некоторое время вокруг возбужденно галдела стайка пенсионеров, потом как по команде они стали прощаться, подмигивая кто как мог.

Бунин взял Веру Павловну под руку, и они стали прогуливаться. Шли мелким расслабленным шагом людей, которым спешить некуда да и незачем. С непривычки Вениамин Петрович смущался, казалось, все на них смотрят: она такая большая, а он такой небольшой. Но как было сказано выше, лицо Веры Павловны бережно хранило следы былой красоты, и Бунин решил, что прохожие думают: «Этот хорошо сохранившийся мужчина в молодости завоевал сердце когда-то необыкновенно красивой женщины! Вот уж верно был Дон-Жуан!»

Вениамин Петрович довел Веру Павловну до парадной и стал прощаться, поскольку со школьной скамьи помнил: в первый же вечер входить в дом девушки непозволительно. Но Вера Павловна, властно взяв за локоть, предложила зайти на чашку чая.

Невеста жила на пятом этаже без лифта, поэтому пока отдуваясь на каждой площадке добрались до квартиры, Вера Павловна успела вкратце рассказать биографию, в которой фигурировало около четырех мужей, и все военные. Первый был адъютантом то ли у Буденного, то ли у Кутузова.

Квартирка была однокомнатная, тесноватая, но обставленная добротно, на стенах мужественно блестело оружие: сабли, пистолеты, кинжалы. На тумбочке стоял пузатый аквариум с рыбками неизвестной породы размерами превосходившими тех, что Бунин видел в продовольственных магазинах. «Значит, любит животных,» — отметил он.

Вера Павловна пошла на кухню хлопотать над ужином, продолжая разворачивать панораму своей богатой военными событиями жизни.

Вениамин Петрович разглядывал помещение, в котором предстояло жить, поскольку считал, если вошел в квартиру, то как честный человек должен жениться. В целом ему тут нравилось, а из кухни еще пахло чем-то страшно съедобным, и есть хотелось как никогда, а вернее, как всегда.

Вера Павловна внесла на подносе ужин. Дымилась жареная с луком картошка. На тарелке в зеленом горошке разлеглась ветчина. Легкие пончики! Пироги!

Бледнорозовый, но отчаянный хрен! Что-то еще, но желудочный сок туманил глаза и Вениамин Петрович уже плохо видел.

— Вера Павловна! — ахнул Бунин, смахнув слезу. — Вы собираетесь все это съесть за ночь?

— Нет. Пополам! Теперь у нас все будет пополам, — сказала Вера Павловна, накладывая на тарелку картошку, туда же салат, кусок ветчины, горошка, кучку хрена, который тут же вцепился в глаза и нос Бунькина.

— Но на ночь же! — простонал Вениамин Петрович, густо намазывая масло на свежий хлеб. — Вы не думаете о желудке!

— Что о нем думать! Пусть лучше обо мне кто-нибудь подумает! — Вера Павловна разлила из графинчика водку и зажгла папиросу: — Ну, за знакомство!

— Вера Павловна! В нашем возрасте пить и курить — это уже, простите, ни в какие ворота! — Бунин хотел что-то добавить, но Вера Павловна чокнулась, выпила и так расхрустелась огурчиком, что Вениамин Петрович не выдержал — забытым движением опрокинул рюмочку в рот и накинулся на еду так, что Вера Павловна перестала жевать и, подперев голову, нежно уставилась на него.

— Кушай, Веня, только жуй хорошенько! Ишь как изголодался! Сколько же лет не обедал-то?

Бунин пробурчал что-то, продолжая жевать, испытывая жуткое удовольствие от того, что ест много, ест вкусно, хотя на ночь такие оргии устраивать нельзя!