Из мухи получится слон - [34]

Оставалась надежда, что на станции, где выйдут эти трое, будет продаваться какая-нибудь снедь, не требующая дополнительной термической обработки. В моем организме, ослабленном многочасовым голоданием и шатанием по холодным улицам, происходили досадные изменения. Началось с настроения. Оно быстро падало. Желудок издавал недвусмысленные звуки, требуя еды. Голова болела. Все тело замерзало. Наташа, похоже, испытывала сходные с моими ощущения.

В мозгу проносились страшные видения. Вот мы на заснеженной поляне в лесу пытаемся развести огонь, чтобы поджарить куски колбасы, купленной в случайном ларьке, и согреться. Газ в зажигалке заканчивается, а дрова упорно не желают разгораться. И мы с похолодевшими сердцами и замерзающими ногами отказываемся от борьбы с одной их четырех древних стихий, печально жуем обледенелую колбасу и плетемся из последних сил к железнодорожному полотну, которое вырисовывается за лесом. А вокруг сгущается темнота, и вьюга впивается в наши бледные лица.

— Возможно, они заметили слежку за собой и теперь заманивают нас подальше от города, чтобы разделаться без помех на природе, — поделилась своими соображениями Наташка.

— Ты прямо читаешь мои мысли.

— Но мы ведь не отступим?

Я вспомнила о шедеврах печатного слова, которые мирно хранились в недрах библиотеки и подвергались опасности быть украденными этими типами. И даже если я ошибаюсь относительно намерений, то все равно один из этой тройки взломал мой дом, перевернул все вверх дном, а двое других следили за мной с непонятными целями. Я была намерена получить объяснения их странным поступкам. И твердо решила докопаться до правды, чего бы мне это ни стоило.

— Не отступим, — подтвердила я вслух.

И мы утвердились в своих рискованных намерениях разоблачить преступную шайку, члены которой вламываются в квартиры к незнакомым девушкам, а когда их пытаются остановить, ввязываются в драки, подозрительно кружат по Эрмитажу и Публичной библиотеке, обманывают доверчивых особ, забирая их накопления и воруя предметы чужого наследства. Такие люди заслуживают всеобщего порицания, наказания и просто напрашиваются на то, чтобы их вывели на чистую воду.

— Мы уже долго едем, — сказала Наташка. — Вторая зона должна располагаться вблизи города. Может, они давно вышли?

— Подозреваемые все на месте. Не волнуйся.

Троица действительно великолепно просматривалась через стекла раздвижных дверей вагона.

— Они едут не во вторую зону, а за тридевять земель. А тот билет, из-за которого мы решили, что они ездят исключительно во вторую зону, был чистой случайностью. Скоро мы попадем в третью зону, а потом в четвертую. Потом придет контролер и потребует штраф, а так как денег у нас хватит только на покупку необходимого провианта, то штраф мы не заплатим и нас высадят где-нибудь в пустынном месте, где не каждая электричка делает остановку. Мне это только что пришло в голову, — тут же нашла новый повод для беспокойства Наташка.

Словно в ответ на ее трепыхания те трое поднялись и гуськом направились в тамбур.

— Выходят, выходят! — громко шипела Наташа, порываясь кинуться в противоположный тамбур.

— Спокойней, прошу тебя! — шипела в ответ я. — Не привлекай их внимание. Если мы сразу сорвемся с места, то неминуемо обратим их внимание на нас, а это было бы нежелательно. Особенно если учесть, что нам с тобой придется их еще пасти на почти безлюдных пригородных улицах, где каждый человек виден за версту.

Обратившись к голосу разума, я поступила верно. Наташа успокоилась и перестала подпрыгивать на деревянной лавочке. Мы медленно подъезжали к станции. Название в темноте разобрать не удавалось, но общий ее вид порадовал. Она была большая и многолюдная. Стекла вокзала светились мягким электрическим светом, было много фосфоресцирующих рекламных щитов, которые тоже добавляли света. Светились также продуктовые ларьки и магазинчики, столь необходимые нам с Наташей для подкрепления угасающих сил.

— Мы потеряли их из вида! — в ужасе воскликнула Наташа, которая положительно впадала в истерику.

— Говори за себя, — посоветовала я ей. — Я отлично вижу голову Амелина.

— А, да-да, теперь и я ее вижу.

Мне некогда было болтать с ней, так как все мое внимание занимали две вещи. Во-первых, что я сейчас съем, и, во-вторых, как бы не упустить в сумерках ту троицу. Из этих двух плавно вытекал третий вопрос: как умудриться успеть наесться, если подозреваемые не сбавят темпа? Те неслись, словно скаковые лошади на финишной прямой, и даже на секунду нигде не останавливались.

— О-о-о! — дружно заголосили мы с Наташкой, когда эти мерзавцы не притормозили даже возле последнего на их пути ларечка, где продавали благоухающую чесноком, пряностями и политую кетчупом шаурму.

Увы, перспектива сытно перекусить исчезла вместе с вокзальным шумом, а мы, влекомые своими собственными глупостью и безрассудством, растворились в окружившем нас безмолвии и темноте. По вечерней улице деловитой трусцой передвигались пять теней. Три, которые вырвались несколько вперед, шли уверенно, чего нельзя было сказать о двух последних. Эти две тени явно старались слиться с окружающим пейзажем. Они держались все больше в тени деревьев. Когда же им попадался ярко залитый фонарным светом участок дороги, они его пробегали как можно быстрее. Потом вновь терялись из поля зрения возможного наблюдателя.