Из морга в дурдом и обратно - [5]

— Выше крыши, — заверил Данилов и, не дожидаясь дальнейших вопросов, дал отбой.

Дежурный врач флегматично пил чай.

— Скажите, а в вашем корпусе люди никогда не пропадали? — спросил Данилов.

— И не только в корпусе, — не поворачивая головы, ответил врач. — У нас по всей больнице люди пропадают…

Данилов насторожился.

— …Это ж не стационар, а помойная яма, трясина, — продолжил врач. — Попал сюда, значит — пропал.

Уже не выбраться. Вот я раньше работал в клинике гражданской авиации. Это ж небо и земля. Там — да, современный стационар во всем его великолепии…

Данилов тихо вышел из ординаторской и так же тихо закрыл за собой дверь. Врач все продолжал свой монолог, наверное не заметил, что остался без собеседника.

А может, и не сильно в нем нуждался, ведь все, что мы говорим, мы в первую очередь говорим для себя.

«Елки-палки, лес густой», — подумал Данилов.

Еще один визит в токсикологию. Медсестра сказала, что коляска стоит около двенадцати тысяч и выплачивать за нее ой как неохота.

Осмотр раздевалки ничего не дал — куртки на месте, ботинки тоже, а хозяев нет.

Только сейчас Данилов ощутил, насколько он устал.

Да, что ни говори, а денек был богат событиями.

«Отдохну здесь, — решил он, кое-как устраиваясь на кушетке. — Посплю полчасика, а потом на свежую голову решу, что и как делать дальше».

Заснул он сразу же, что называется, не успел голову до кушетки донести, но проспал недолго, не больше часа, потому что от неудобного и непривычного положения руки-ноги и шея затекли и начали болеть. Да и сны снились неприятные, суматошные, сны, от которых так и тянет проснуться. Какие-то поиски с собаками, блуждания по бетонному лабиринту, черные комнаты, злобные лица, короче, то, что называется емким словосочетанием «хрень всякая».

Пока Данилов примеривался, как бы половчее встать, чтобы не сразу свалиться, в раздевалку пришли люди.

Судя по голосам — мужчина и женщина.

Судя по поведению — одержимые страстью в прямом смысле этого слова. Едва закрыв за собой дверь, они застонали, судя по звукам, начали лихорадочно освобождаться от одежды и тут же, без всяких предварительных ласк, приступили к делу на кушетке.

Данилова закрывал от них ряд шкафов, но он и по звукам прекрасно представлял, что сейчас происходит возле входа. Скрипел под телом (или — телами?) дерматин, елозила по полу кушетка, женщина стонала, а мужчина издавал звуки, более похожие на рычание.

Положение было дурацким, а что делать? Не выходить же теперь, в самый разгар страстного совокупления?

Здравствуйте, я ваш дядя, а зовут меня Вова Данилов!

Картина «Не ждали», художник Илья Репин. Действующие лица другие, смысл тот же.

Данилов тихо, как дух бесплотный, перешел из лежачего положения в сидячее (ох и трудно было сделать это практически бесшумно!) и с наслаждением потянулся, да так, что в его молодом организме что-то хрустнуло. Ретивые любовники не обратили на этот звук никакого внимания, они уже прошли большую часть пути, ведущего к наслаждению, и теперь неслись к этому самому наслаждению на всех парах.

Данилов попытался наметить дальнейший план поисков (ну, прямо хоть в милицию заявляй), но звуковое сопровождение совершенно не способствовало мыслительному процессу. Вернее — способствовало, но совершенно иному, полному эротических видений. «Люди развлекаются, а я бегаю по больнице как заведенный, — вздохнул Данилов. — Ничего себе день варенья! Не день варенья, а день горчицы с хреном!»

Наконец прозвучало тревожное «Только не в меня!», и процесс пошел на спад. Данилов немного удивился — в силу своей малоопытности (для пересчета женщин, с которыми у него что-то было, хватило бы пальцев одной руки), он думал, что фразу «Только не в меня!» женщины произносят исключительно в анекдотах. Оказалось, что и в жизни тоже.

— Ты мне всю прическу растрепал, — укорил женский голос.

— Я же не нарочно, — ответил мужчина.

— Ты ничего никогда не делаешь нарочно… Ладно, пошли, а то нас там, наверное, уже ищут.

— Кому мы нужны? «Скорая» подъехала бы — услышали…

«Услышали бы вы, как же! — усмехнулся про себя Данилов. — Это вас было слышно на весь коридор».

После того как хлопнула дверь, он медленно сосчитал в уме до тридцати и вышел из раздевалки.

Коридор был пуст.

Данилов в который уже раз поднялся в токсикореанимацию. На этот раз, едва открыв дверь, он наткнулся на доктора Константина Дмитриевича.

— Вы дежурите? — удивился тот.

— Нет, пытаюсь найти двух товарищей, а заодно и вашего больного вместе с каталкой, — ответил Данилов.

— Утром все найдется, — обнадежил Константин Дмитриевич. — Утро — оно мудренее вечера. Небось в отделении приняла нашего «переводника» дневная медсестра, а вечерняя не в курсе. Ничего, утром придут заведующие со старшими сестрами и все тайное станет явным. Идите домой, поспите хоть полночи. На моей памяти это не первый такой случай. У нас же не больница, а филиал Бедлама в Сокольниках. А Галине я уже дал по ушам за то, чтобы она свои обязанности ни на кого не перекладывала. Сама бы отвезла — и вопросов бы не возникло.

— С больным, допустим, понятно. Но где же мои товарищи?

— Небось заперлись где-нибудь в процедурном кабинете и продолжают бухать. — Нет, Константин Дмитриевич был неисправимым оптимистом, из тех, кого ничто не может выбить из седла. — Дело-то молодое. Я в вашем возрасте, — последние слова были сказаны тоном, подчеркивающим пропасть между возрастами, — по три дня мог в больнице пропадать. Особенно если было с кем.