Из крови и пепла - [17]

– А когда ты вернешься Вознесшейся, я буду рядом с тобой. Только подумай о шалостях, которые мы устроим.

Тони снова сжала мою руку. Она в самом деле верит, что так будет.

Так может быть. Но это не точно.

Я понятия не имела, что значит быть отданной богам. Хотя все мельчайшие подробности истории королевства были задокументированы, кое о чем не писали. Я так и не смогла ничего найти о прежних Девах и больше сотни раз спрашивала жрицу Аналию о том, что значит быть отданной богам, но ответ всегда был один и тот же.

«Дева не спрашивает о планах богов. Она верит в них, даже ничего о них не зная».

Наверное, я правда недостойна быть Девой, потому что мне трудно верить в то, о чем я ничего не знаю.

Но Тони верила. Так же, как и Виктер, и Рилан, и буквально все, кого я знала. Даже Йен.

Однако никого из них не отдавали богам.

Я поискала в глазах Тони хоть малейший намек на страх.

– Ты что, вообще не боишься?

– Вознесения? – Она встала и сплела пальцы в замок. – Нервничаю? Да. Боюсь? Нет. Я предвкушаю начало новой главы.

Начало своей собственной жизни, в которой она сможет просыпаться и есть, когда захочет, проводить дни как ей вздумается и с кем пожелает, а не быть моей вечной тенью.

Конечно, она не боится. И хотя мои чувства были иными, я не раз задумывалась, что это значит для нее.

Тони всегда была не прочь поучаствовать в затеянных мной приключениях и частенько что-то предлагала сама. Но если боги следят за нами, особенно когда Вознесение так близко, они могут счесть ее недостойной за эти выходки. Эта мысль не впервые пришла мне в голову, но только сейчас я вдруг ясно осознала, что мое отношение к Вознесению может уничтожить ее энтузиазм.

В горле поднялся кисловатый привкус вины.

– Я такая эгоистка.

Тони озадаченно вытаращила глаза.

– Почему ты так решила?

– Кажется, своим унынием я омрачаю твою радость, – сказала я. – Я в самом деле не думала, что ты с таким предвкушением ждешь Вознесения.

– Ну, раз ты так говоришь. – Она рассмеялась, негромко и тепло. – Если честно, Поппи, ты ничего не испортила. Твои чувства в отношении Вознесения не влияют на мои.

– Рада слышать, но все равно мне следует ради тебя испытывать больше воодушевления. Так… – я набрала воздуха, – …так поступают подруги.

– Ты испытываешь ради меня воодушевление? Счастье? Хотя сама беспокоишься?

– Конечно, – кивнула я.

– Значит, ты поступаешь как подруга.

Может, это и правда, но я пообещала себе стать лучше и не рисковать Вознесением Тони, втягивая ее в свои эскапады. Я смогу жить со страшными последствиями, если меня признают недостойной, потому что это моя жизнь и к этому привели мои действия. Но я не желаю, чтобы та же участь ждала Тони.

С этим я жить не смогу.

* * *

В тот же день, после того, как я поужинала в своей комнате, ко мне постучал Виктер. Когда я посмотрела на его лицо, загорелое и обветренное от жизни на Валу и долгих лет на солнце, я не стала думать о том, где он был прошлой ночью, и о вызванной этим неловкости. Я увидела его выражение и поняла: что-то произошло.

– Что случилось? – прошептала я.

– Нас зовут, – ответил он, и у меня дрогнуло сердце.

Нас могут звать только по двум причинам. Первая – приказ герцога, а вторая – в равной степени ужасная, но совершенно другая.

– К про́клятому, – добавил Виктер.

Глава 4

Не теряя ни секунды, мы покинули комнату и вышли из замка по старому ходу для слуг. Потом как привидения двинулись по городу, пока не добрались до старой побитой двери.

Дом в Нижнем квартале Масадонии отличался от прочих приземистых узких зданий, громоздящихся друг на друге, только белым носовым платком, воткнутым под ручкой.

Оглянувшись на двух городских гвардейцев, болтающих при желтом свете уличного фонаря, Виктер быстро ухватил белый платок и сунул в карман своего темного плаща. Маленький белый лоскут был символом сети людей, верящих в то, что смерть, какой бы жестокой и разрушительной она ни была, заслуживает достоинства.

Также он был свидетельством государственной измены и предательства короны.

Мне было пятнадцать, когда я случайно узнала, чем занимается Виктер. Однажды утром он в спешке прервал нашу тренировку. Ощутив ментальную боль посланника, я поняла: что-то произошло. И последовала за моим телохранителем.

Ясно, что Виктеру это не понравилось. То, что он делал, считалось изменой и было опасным не только из-за риска быть пойманным. Тем не менее мне никогда не нравилось то, как обычно решаются подобные дела. Я потребовала, чтобы он позволил мне помогать. Он сказал нет – повторил это, наверное, сотню раз, – но я не отставала. Кроме того, я хорошо подходила для таких дел. Виктер знал, как я могу помочь, и его сочувствие несчастным сыграло в мою пользу.

Мы занимаемся этим уже около трех лет.

Мы не единственные. Есть и другие – гвардейцы, горожане. Я никогда не встречала никого из них. Насколько я знаю, среди них может быть и Хоук.

У меня внутри все перевернулось, и я выбросила из головы мысли о Хоуке.

Виктер быстро постучал в дверь костяшками пальцев и опять положил руку в перчатке на рукоять меча. Через пару секунд петли заскрипели, старая раздолбанная дверь приоткрылась, и в проеме показалось бледное, круглое женское лицо с опухшими красными глазами. Ей могло быть около тридцати, но глубокая морщина между бровями и носогубные складки прибавляли десяток-другой. Причина того, что она так плохо выглядит, целиком крылась в боли, которая была глубже физической и объяснялась запахом, исходящим из глубины дома. В густом приторном дыме благовоний безошибочно угадывался тошнотворно-сладкий смрад гнили и разложения.