Из книги «Сказки и легенды моря» - [9]

Александр облачился в красное и черное, опоясался шерстью, пропитанной кровью единорога и свежим воском, а перед тем, как царь вошел в стеклянную бочку, его писцы — они были из Дамаска и очень напоминали тех бискайцев с красивыми почерками, что работали в канцеляриях Филиппа II, — прочитали океану двадцать четыре декрета, обязав его сохранять штиль двадцать четыре дня. Тогда корабль из семи пород дерева вышел в открытое море, и стеклянная бочка погрузилась в пучину вод, которые, благоговейно расступившись, сказали: «Салям!»

Александр увидел все племена рыб и услышал, как стонут воды, когда Левиафан или Иасконий своим чудовищным весом распластывают их на придонных скалах. Увидел царь и глубоководных людей, покорных воле тирана, которого они каждый день зовут по-новому, считая, что тираны у них все время меняются. А еще он увидел двух сирен: одна, грузная и черноволосая, молча держалась на расстоянии, другая же, белокурая юница (ее движения напоминали о прихотливых евклидовых кривых), узнала в необычном госте великого македонца и запела, конечно же, стихи из «Романа об Александре». Среди прочих диковинок там была башня Валтар, построенная вершиной вниз. Люди соорудили ее, когда закончили Вавилонскую башню, устремленную ввысь. На макушке Валтар свил гнездо аист, зимой улетавший к берегам Нила, того самого, что, как известно, был связан со всеми реками, наземными и подземными. А вот как познал Александр гибкотелую обитательницу моря: сирена обвилась вокруг стекла, к которому, нагой и великолепно оснащенный, прильнул македонец; истечения и ароматы красавицы проникли в бочку, великий царь вдохнул их, и оба испытали наслаждение одновременно. Знатоки утверждают, что стекло пропустило семя Александра в море. Такие чудеса называют осмотическими — благодаря подобным явлениям пишут шариковые ручки. Если все было именно так, под водой, безусловно, должно жить Александрово потомство. Однажды я познакомился с делом, рассматривавшимся Королевской канцелярией Вальядолида: члены некоего горного рода требовали увековечить в дворянской грамоте свое происхождение от Александра Македонского. Что, если пращуром этих астурийских идальго был сын героя и сирены, а человек-рыба из Льерганеса приходится им родней?

Уже давно я решил, что греки стремились узнать, как жили некоторые животные сообщества (например, кентавры и человекообразные одноглазые циклопы) и какой у них был строй — демократический, аристократический, тиранический, монархический или же анархический. Подозреваю, что такого рода цель преследовал и Александр Македонский в своем подводном странствии. Много лет спустя, когда в результате Балканских войн Македонию поделили между собой Греция, Болгария и Сербия, имя ее стало вызывать представление о неразберихе, мешанине; тогда-то и окрестили фруктовую смесь «Маседуан» — македонская. Узнай об этом Александр, он был бы потрясен варварским дележом его царства, а еще сильнее — глумлением над именем страны. Подумать только, наводящая ужас империя — и десерт, который едят ложечкой!

В иное время года я не написал бы этих строк. Нынче же, греясь у огня в старом доме в родном городе, я прислушиваюсь к порывистой беседе ветра с дождем и вспоминаю древние предания. Мне рассказывают, как толстеют будущие рождественские каплуны, а что у соседа готовят колбасу, я знаю сам: запах паленого лаврового листа доносится в комнату. Состояние мое настолько — как бы это сказать — невинно, что вполне можно задуматься о политических интересах и любовных похождениях Александра Македонского в подводном царстве.

РИМСКИЕ КОРАБЛИ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ НАЗАД

Тщательные подсчеты говорят о том, что боевые действия в Кантабрии, а значит, и умиротворение Испании, завершились в двадцать пятом году до Рождества Христова. Тогда же у неспешных вод Миньо, на месте кельтского поселения, был заложен Луго, Lucus Augusti. Судя по всему, галисийский поход 61–60 годов до P. X. — борьба Цезаря с герминиями Серра-де-Эстрельи и калаиками Brigantium’a, нынешнего Бетансоса, — не более чем выдумка. А ведь еще рассказывают, что римский полководец атаковал варваров, укрывшихся на островах Сиес — на этих могучих скалах, которые высятся у бухты Виго. Как утверждали знатоки, Юлий Цезарь, владыка мира, наблюдал за высадкой легионеров, стоя на горе Монтерреаль, что в Байоне. Я представляю себе мыс, где теперь Башня Часов: Цезарь глядит, как снимаются с якоря суда, изъятые у жителей всего побережья; если в ходу уже тогда были замечательные лодки, которые мы называем дорнами, то именно на них римские воины отправились к чистым пляжам Сиесов, где гостей приветствовали роем темных смертоносных стрел.

Вполне возможно, что и Октавиан Август не был дальше Асторги, то есть не углублялся в Галисию, но его приемные сыновья Тиберий и Марцелл, безусловно, участвовали в кантабрийской кампании. Человек, которому предстояло стать цезарем, Тиберий, пил галисийское вино в таких количествах (причем на римский манер — теплым или горячим), что солдаты звали его не Тиберий Клавдий Нерон, а Биберий Кальдий Мерон: bibere на латыни — пить, caldius — горячий, mero — вино или пьянство.