Из книги «Маргинальные истории» - [6]

Госпиталь «Виктории» состоял из четырех гамаков, бамбукового операционного стола, аптечки, постоянно находившейся в рюкзаках за плечами двух ассистентов и котелка с кипящей водой для стерилизации инструментов и бинтов. Никогда раньше жизнь не казалась мне такой хрупкой. И никогда раньше не видел я ее в более надежных руках.

Каждый раз, когда сальвадорская армия или авиация атаковали партизанские позиции, госпиталь перемещался в другой район сельвы. Больные на носилках, инструменты в рюкзаках, и «Виктория», раздающая слова ободрения, антибиотики и надежду.

Я знаю, что она выжила и после войны продолжила руководить походным госпиталем. В одном из уголков моего дом ее ожидают книги — стихи Эриха Мюхсама, — которые она оставила перед отъездом.

Где бы ты ни была, Криста, «Виктория», с Рождеством!

Голос молчания

В марте 1996 г. продавец одного из книжных магазинов Сантьяго сообщил мне странную новость:

— Пару дней назад сюда зашел какой-то странный тип, с твоей фотографией вырезанной из газеты. Он был странный, очень странный, не говорил ни слова и только тыкал нам твое фото. Он провел здесь несколько часов, пока мы его, разумеется, не выгнали.

Разумеется. Ненавижу эти разумения, решаемые за других. Я хотел узнать что-нибудь еще, но продавец не помнил никакой другой черты таинственного посетителя. С окончательно испорченным настроением я вышел из магазина и когда уже спускался по улице, почувствовал, что кто-то тронул меня за руку. Это была кассир книжного.

— Я точно не уверена, но мне кажется, что я видела раньше того, кто тебя искал. Это молодой человек, очень худой и обычно он ждет кого-то на выходе из рынка.

В течение многих дней и в разные часы, я обходил квартал старого и красивого центрального рынка Сантьяго, огромное здание построенное одним привилегированным учеником Эйфеля, и в котором всегда представлены лучшие фрукты земли и моря. Я видел как выходят сотни мужчин и женщин с тяжелыми сумками, как появляются по утрам богемные гуляки, спеша восстановить силы благодаря безотказному средству — сырым моллюскам, видел детей-торговцев, слепых певцов ностальгических танго, но этот худой незнакомец, которого я наверняка знал, не подавал признаков жизни.

Когда на четвертый день вечером я увидел его, что-то горячее перевернулось у меня в груди — передо мной стоял мой дорогой и славный товарищ, которого, как и стольких других, я считал окончательно потерянным в каком-то из уголков мира. Я обнял его, и делая это сказал ему единственное, что о нем знаю: «Оскар», потому что под этим именем я узнал его в Кито почти двадцать лет назад, но «Оскар» никак не среагировал ни на объятие, ни даже на мое присутствие, и когда я тряс его, настаивая, что это я, я заметил, что его руки беспомощно свисали, голова его медленно склонялась вниз и глаза наполнялись влагой и не хотели дать выхода слезам.

Мы посмотрели друг на друга. Я не знал его настоящего имени. Мы познакомились в трудные годы, когда даже в ссылке, подполье заставляло нас следовать своим спасительным законам и требовало от нас знать друг о друге самый минимум.

В его глазах была нежность, и я задал ему множество вопросов о том, что с ним происходит, где живет, хочет ли что-нибудь выпить, но он молчал и я начал себя спрашивать, способен ли он меня слышать.

Так мы провели почти два бесконечных часа. Я, разговаривая с ним, и «Оскар» отвечая мне блеском своих глаз и звуками, которых я не мог разобрать, пока одна женщина, из тех, чья преждевременная старость и морщины напоминают нам, что диктатура отняла у нас не только родственников и друзей, но еще и годы жизни, вдруг подошла и грустно сообщила мне, что «Оскар» не может говорить, что после многих лет инвалидности ему едва удается ходить, но что скорее всего он может меня слышать.

Эта женщина сказала, что спешит и должна отвести его в туалет рынка, я предложил пройти с ними, но она отказалась, давая мне понять что мой друг может почувствовать себя неудобно.

— Подождите нас здесь, и через пять минут мы вернемся, — сказала она мне, и они не вернулись.

Начиная с того дня, я провел три года, пытаясь выяснить что-то о товарище, чье подпольное прозвище среди нас, чилийцев, аргентинцев и уругвайцев, живших в Эквадоре, было «Оскар». Все было бесполезно. Никто ничего не знал, и когда я уже был готов вывесить белый флаг, случайная встреча с одним венесуэльцем открыла для меня историю «Оскара», которую я расскажу сейчас вам, начиная ее с волшебной фразы, с которой начинаются все чудесные истории.

Жил-был на свете простой парень, родившийся в пролетарском районе. Он с детства много работал и работая, он решил выучиться на электрика. Он хотел осветить свою страну, чтобы никто не спотыкался в завалах мрака. И так во времена правительства Альенде он стал активным профсоюзным руководителем. Потом, после поражения, он отправился в ссылку, и его стремление осветить мир привело его в Никарагуа, где он сражался с диктатурой Сомосы. Чтобы положить конец мраку в своей стране, из Никарагуа он подпольно вернулся в Чили. В один из дней 1982 года он попал в руки палачей, и будучи человеком безгранично последовательным, он не сказал и ни слова, не стал искать знакомых лиц среди других заключенных и не сделал ничего, что могло бы повредить его товарищам.