Из истории первых веков христианства - [3]

Но в эпоху зрелости находится в почете и развивается наука. Здесь, несмотря на то, что нам известны имена выдающихся юристов и филологов, об этом много говорить не приходится. По крайней мере, греческая наука, о которой в сущности только и может идти речь, достигла уже ранее своего высшего развития; она не увеличивает дальше запас знаний, а сохраняет и собирает уже известное. Прежде всего бросается в глаза сильный застой в точных науках. Математика и астрономия приходят в упадок и вновь переживают расцвет лишь в конце древности, явно противодействуя христианству, не ожидавшему ничего доброго от математики. На ряду с этим комментируются старые произведения и традиции передаются потомству. То же самое и с географией. Здесь также мы тщетно стали бы обращаться к отдельным представителям этой науки с вопросами об их путешествиях или самостоятельных исследованиях, мы можем спрашивать их только о тех источниках, какими они пользовались, и от которых их отделяют нередко целые столетия. Довольно печальным знамением для этой эпохи и её научных стремлений является также то обстоятельство, что её величайший географ, знаменитый Птоломей, написал произведение об астрологии. Медицина в свою очередь находится в жалком состоянии; единственный, действительно выдающийся, врач и писатель этого времени, Гален, комментировал также более древние произведения и кроме того жил многими другими интересами. Наконец, исторические науки. если вообще можно говорить о таковых в древности, совершенно утратили свое настоящее значение. Историка, который действительно занимался бы серьезным. объективным изучением источников, нет; все сводится – и это вообще основная ошибка античной историографии – к красивым описаниям. Даже такие личности, как Тацит, главным образом привлекают нас, как писатели; строгой истины, несмотря на их обещания, у них искать нечего. Только одна отрасль духовной деятельности составляет предмет действительно всеобщего внимания и все возрастающего интереса, которого позже не могли избегнуть и христиане; это – красноречие, или вернее – искусство высказывать возможно многоречивее, изысканнее и запутаннее то, что можно было бы ясно выразить немногими словами. Это с малолетства изучается к школах реторики, где каждый приучается писать различным стилем, соответствующим различным предметам.

Успехам науки соответствует её оценка. Греческая философия уже давно занималась, как это мы подробнее увидим далее, внутренним развитием человека. Но лишь в эту эпоху впервые все более и более выдвигается идея, что наука ничему не может помочь, что все должно сосредоточиться на заботах о душе. Упомянутый уже Сенека, хотя иногда и горячо защищает науку, как он ее понимает, но делает это лишь потому, что так поступали его греческие предшественники. Там, где проявляется его собственное убеждение, мы слышим нечто совершенно иное. Геометрия, по его мнению, ничего не стоит: какая польза, восклицает он, в вычислении площади данного участка земли, если я не умею поделиться им с братом! Не надо знать более того, что необходимо; большинство ученых скучны, болтливы, надоедливы и заняты собой. Наука не делает человека лучше, это достигается лишь изучением мудрости. – Таким образом, когда утверждают, что христианство было враждебно образованию, то в такой форме это неверно. Правда, христиане не менее враждебно относились в абсолютному знанию, чем греко-римские философы; но последние сами дошли до этого, христиане же мыслили так, как все окружающие: утомление знанием древнего мира и для христианства является одной из его предпосылок.

Итак, главный интерес эпохи сосредоточивается на собственном я. Это не свидетельствует о людях того времени с худой стороны, тем более, что такое настроение было широко распространено. Но интерес, проявляемый к своему собственному внутреннему миру, необходимо приводить к вопросу: кто твой бог, и как ты относишься к нему? С этим вопросом связано все понимание эпохи. Поэтому, мы должны более подробно рассмотреть религиозное настроение античного человечества в эпоху явления Христа и в последующие десятилетия, тем более, что теологи в этой области нередко исходят из совершенно общих представлений, не изучая самостоятельно источников.

Вера в богов нередко являлась камнем религиозного преткновения для мыслителей древности; известно, что Платон хотел совершенно изгнать из своего идеального государства чтение такого безбожного поэта, как Гомер. Но это были только отдельные выступления. Новая эпоха теологического мышления впервые зарождается лишь в конце IV века. Беспримерное величие Александра Македонского, по-видимому, до бесконечности раздвигало пределы человеческой мощи, и желание царя, чтоб ему воздавали божеские почести, было исполнено, не смотря на протесты некоторых скептиков. Его преемники действовали также. И раз люди стали считаться богами, то, как прямой вывод отсюда, мог возникнуть и взгляд на богов, как на людей. Подобные рационалистические мнения, что культ богов возник из почитания особо выдающихся людей, нередко высказывались уже и ранее, но впервые в систему привел их грек Эвгемер, по имени которого и все это рационалистическое направление получило название эвгемеризма. Эвгемер написал нечто в роде романа-путешествия, в котором он рассказывал, что в одной древней надписи ему удалось найти рассказ, где деяния богов описывались, как деяния древних царей. Эти цари позднее, будто бы, объявили себя богами. Выдающиеся умы древности относились в этой неостроумной, но, по-видимому, пользовавшейся в то время успехом книге довольно пренебрежительно, вследствие множества, встречавшихся в ней, выдумок; христианам она во всяком случае нередко служила хорошую службу в их борьбе против язычников. Для нас она является только знамением времени, только симптомом, а вовсе не планомерным, глубоко продуманным нападением на народные верования в богов; иначе автор не придал бы своим рассуждениям формы романа-путешествия. Этой полемике впервые была придана система, когда приверженцы Эпикура, того философа, именем которого впоследствии злоупотребляли для обозначения стремлений ко всякого рода пустым наслаждениям, открыли поход против народных греческих богов. Мы должны остановиться на этом несколько подробнее, так как в противном случае нам не будет понятна полемика христианства против язычников. Эпикурейцы прежде всего останавливались на человеческих несовершенствах богов. Если на Крите показывают могилу Зевса, то следовательно, отец богов когда-то действительно умер, так же, как и прекрасный любовник Афродиты, Адонис; поэтому, он не мог быть богом. Кроме того, эти боги часто испытывали тяжкия муки и страдания, Геркулес находился в услужении у Еврисфея, Арес и Афродита были ранены, а сколько было еще подобных же сказаний. Не менее недостойно божества также, что оно постоянно носит с собою символ своей должности, лук или молот, зеркало и т. п. И как должны мы представлять себе богов? Неужели у Аполлона постоянно гладкия щеки и все одна и та же внешность, неужели бог-кузнец, Гефест, постоянно хромал на одну ногу? Сыновья Зевса заполнили собою весь мир; сам верховный бог ради любовных похождений не боялся превращаться то в быка, то в лебедя, то в орла. Далее, разве эти боги не находятся в постоянной вражде между собою? Во время троянской войны они отчаянно нападали друг на друга, на высоте Олимпа Зевс угрожает богам низвержением, а когда супруга верховного бога хочет что-нибудь выполнить, то она без зазрения совести обманывает своего мужа. На самом деле эти боги не обладают ни одним божественным качеством; они думают предсказывать будущее жалким людям, и тем не менее, сам Аполлон, божественный прорицатель, преследуя Дафну, не подозревает, что она тотчас превратится в лавр. Такие боги не могут служить образцами для людей; напротив, их пример действует чрезвычайно пагубно и только побуждает людей ко злу. Поэтому, почитать этих богов – это значить уподобляться безбожникам, и поэты, сочинив эти басни, совершили тяжкий грех. Несомненно, боги существуют, так как иначе вера в них не была бы так распространена, и не правы те, кто разыгрывает из себя вольнодумцев, в то время, как народ устраивает в честь богов празднества и приносят им жертвы; не следует разбивать ничью веру. Но могут ли эти боги помочь нам, вообще, заботятся ли они о нас, это более, чем сомнительно.