Из Гощи гость - [143]
И, пока Кузёмка разговаривал со старцем, пихал ему под бок солому, засовывал за пазуху ключ, князь Иван выскочил на крыльцо, глянул: заулок какой-то, снегом засыпанный, у крыльца — понурая кляча, запряженная в дровни, на дровнях две бочки стоймя стоят, рогожей накрыты. И шебаршит что-то в бочке одной. Князь Иван сдернул рогожу и ахнул. Скорчился в бочке в железной шапке, в рыжем сукмане Акилла. Ежится старичище в бочке обледенелой, шипит; взглянул на князя Ивана, засмеялись очи поблекшие… Князь Иван накинул скорей на бочку рогожу, с другой бочки рогожу содрал — пусто в бочке, и понял князь Иван все без слов. Вкинулся он в бочку и рогожей себя накрыл. И слышит — топают ноги в сенях, сбегают с крыльца, и чмокать стало где-то сбоку, понукивать, покрикивать:
— Но-но, родная! Но! За водичкой поехали. Ехали, еще не приехали. Но!
Скользят дровни по белым снегам, трещит ледок в бочке, подтаивать стало под князем Иваном.
— Открывай, отец! — кричит Кузёмка издали старцу-воротнику, отцу Макарию. — За водичкой поехали, мать честная! И-эх, но-о!
И вдруг толкнулось все куда-то в сторону, потому что рванул вожжи Кузьма, захрипела у него кляча в упряжке, и дровни сразу стали. В одной из бочек содрогался Акилла, силясь унять кашель, который неожиданно вцепился в него почти у самых Водовозных ворот. Кузёмка до чего был черен, а посерел тут от ужаса, оттого, что пропало все, если старец Макарий услышит, как стреляет у Кузёмки в бочке, заметит, как скачет у него бочка, накрытая рогожей. А Макарий кричит, вопит у ворот раскрытых:
— Сколь ждать мне тебя на холоду-у? Поезжай, пес, а то ворота закрою, попрыгаешь у меня на морозе!
— Я сейчас, отец! — кричал ему Кузёмка в ответ. — Я сейча-ас… Мне на-адо… Сейча-ас…
И Кузёмка бегал подле бочек своих, что-то как бы подвязывал, что-то поправлял. Но Акилла разрывался от кашля, который хватил его в бочке обмерзшей и терзал ему горло, давил ему ребра, раздирал ему грудь.
— Старенький, — лепетал Кузёмка, обегая сани и клячу свою, подбегая к бочкам и вновь возвращаясь к кляче. — Акиллушка… Ох, напасть! Ох, Акиллушка! Не ждали, не чаяли. Вон уж и ворота старец затворяет… Ох!
Но бух!.. Ударило с колокольни раз. Потом бухнуло другой раз. И пошел колокол бухать на всю округу, стал зыбиться звон и колыхаться, рокотать громом певучим, оглушать Кузёмку и клячу его, у которой вздыбились уши, и старца Макария, бросившего тут возиться с воротами. Он повернулся к колокольне, старец-воротник, стянул с себя шлык, креститься начал…
— Отворяй, отворяй! — крикнул Кузёмка, прянув к бочкам.
Он вскочил в сани, протянул вожжою клячу немилосердно, та сорвалась с места и вскачь понеслась вниз.
Старец едва успел ворота приоткрыть. Да и то Кузёмка дровнишки свои ободрал, мазнув ими по створе, окованной железом.
— Шалый! — бросил ему вдогонку Макарий. — Шею свернешь, в прорубь угодишь.
Но Кузёмке было не до того. Куда бы ни угодил он, а он вынесся за ворота, скинулся к речке, оглянулся, а ворота уже прикрыты стоят. Погнал Кузёмка дальше, к часовне у проруби, и еще дальше — за речку, в лес, в ельник, осыпанный снегом, в чащу лесную, в пустыню безлюдную. А там уже и останавливать клячу не пришлось: сама, лядащая, пристала и дальше не пошла. Сдернул тогда Кузёмка рогожи с бочек, и вылезли оттуда на волю Акилла, красный от натуги, и князь Иван, у которого ныло тело от бочки тесной, от толчков на поворотах, от талой воды, пронизавшей его до костей.
— Эх, ну! — гаркнул князь Иван на весь лес и, обхватив Кузёмку, стал мять его, трясти, бороться с ним, валить его с ног. — Кузёмушко! — выкликал князь Иван, притиснув послужильца своего к груди. — Кузёмушко-друг!.. Не забуду, ввек не забуду службы твоей… Кузёмушко!.. Состряпал каково! В бочке!.. Га-га!
Облаком клубился пар вкруг загнанной клячи, стонало в лесу эхо. Акилла смеялся, глядя на Кузёмку и князя Ивана, но вдруг рассердился, кинулся к ним со своими клюшками:
— Чего беснуетесь? Не ко времени… Рано еще… Не доспело… Уходить надо… Не медля… Уходить…
Князь Иван бросил Кузёмку, руками развел, дыша тяжело, улыбаясь растерянно.
— И то, Иван Андреевич, — молвил в свой черед Кузёмка. — Уходить… Уходить, не медля… Стой вот, Акиллушка; монастырь-от вон там, подмонастырье — вон там. Я пролезу. Уходить надо, уходить, — сказал он озабоченно. — Хватятся, погоня нам будет.
Он юркнул в ельник и пропал в чаще.
— Куда ж это он? — спросил недоуменно князь Иван.
Но Акилла не сразу ответил. Он напряженно внимал удаляющемуся шороху; он прислушивался к потрескиванию, к постукиванию, которыми жил в эту пору лес; древним, уже притупившимся слухом силился старик поймать что-то сквозь щеглиный свист, беличье цоканье, волчью перекличку и отдаленный звон.
— Сейчас воротится, — откликнулся он наконец, как бы очнувшись. — В слободу побежал, коней приведет. Добрые кони, замчат нас далече…
Далече?.. Куда далече?..
И тут только призадумался князь Иван о том, о чем не думал, трясясь в бочке, скрючившись там в три погибели на стылом льду, в ледяной воде. Куда же он денется теперь, дукс Иван? Где укроется, что станет делать, как будет жить? В Бурцову на Переяславль кинуться или в Хворостинину деревню под Волоколамск? До Хворостининой рукой подать: за ночь и пешком добрести можно. Там у приказчика, у мужика у Агапея, отсидится князь Иван до поры. А сколь долга пора та? Ждать ее, ждать.
Страшен и тяжек был 1612 год, и народ нарек его разоренным годом. В ту пору пылали города и села, польские паны засели в Московском Кремле. И тогда поднялся русский народ. Его борьбу с интервентами возглавили князь Дмитрий Михайлович Пожарский и нижегородский староста Козьма Минин. Иноземные захватчики были изгнаны из пределов Московского государства. О том, как собирали ополчение на Руси князь Дмитрий Пожарский и его верный помощник Козьма Минин, об осаде Москвы белокаменной, приключениях двух друзей, Сеньки и Тимофея-Воробья, рассказывает эта книга.
В книге Зиновия Давыдова малоизвестное приключение четырех мезенских поморов стало сюжетом яркого повествования, проникнутого глубоким пониманием времени, характеров людей, любовью к своеобразной и неброской красоте русского Севера, самобытному языку поморов. Писатель смело перебрасывает своих героев из маленького заполярного городка в столицу империи Санкт-Петербург. Перед читателем предстает в ярких и точных деталях как двор императрицы Елизаветы, так и скромная изба помора-рыбака.
Историческая повесть «Корабельная слободка» — о героической обороне Севастополя в Крымской войне (1853–1856). В центре повести — рядовые защитники великого города. Наряду с вымышленными героями в повести изображены также исторические лица: сестра милосердия Даша Севастопольская, матрос Петр Кошка, замечательные полководцы Нахимов, Корнилов, хирург Пирогов и другие. Повесть написана живым, образным языком; автор хорошо знает исторический материал эпохи. Перед читателем проходят яркие картины быта и нравов обитателей Корабельной слободки, их горячая любовь к Родине. Аннотация взята из сети Интернет.
«Как забрызганные кровью виднеются вдали вишнёвые деревья и так необычно красивы своими ветвями, ушедшими вширь. Внизу, из длинного ряда кустов, лукаво выглядывает твёрдый крыжовник зелёными глазами своими и как бы вытягивается, чтобы дать себя отведать. Бежит смородина мимо взора, собравшись в миниатюрные кисти красного винограда, и руки невольно сами тянутся к ней…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник рассказов советского писателя Виталия Тренева, посвященных истории Российского военно-морского флота.
Повесть «Список прегрешений» держит читателя в постоянном напряжении и ожидании катастрофы — как детектив или драма — хотя ничего необычного или трагического на первый взгляд не происходит. Тинэйджеру она задает вопросы на вырост, а взрослому читателю дарит будоражащую возможность заново пережить болезненное открытие собственной чувственности, забыв о привычном снисходительном взгляде на мир подростков.
Веселая добрая повесть для детей про егозу девочку Таю, прозванную в семье Фитюлькой, про ее приключения и веселую детскую жизнь. Рисунки В. Дроздова.Для дошкольного возраста.
Третья книга трилогии «Тарантул».Осенью 1943 года началось общее наступление Красной Армии на всем протяжении советско-германского фронта. Фашисты терпели поражение за поражением и чувствовали, что Ленинград окреп и готовится к решающему сражению. Информация о скором приезде в осажденный город опасного шпиона Тарантула потребовала от советской контрразведки разработки серьезной и рискованной операции, участниками которой стали ребята, знакомые читателям по первым двум повестям трилогии – «Зеленые цепочки» и «Тайная схватка».Для среднего школьного возраста.
Книгу составили известные исторические повести о преобразовательной деятельности царя Петра Первого и о жизни великого русского полководца А. В. Суворова.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
Лирическая повесть о героизме советских девушек на фронте время Великой Отечественной воины. Художник Пинкисевич Петр Наумович.