Из цикла «Очерки переходного времени» - [22]

— Уж это без сомнения! — прибавил писарь.

Сожаление о золотом времени взаимного поедания цыплят не представляло для меня надлежащего ужаса на том основании, что мне приходилось слышать вещи более эффектные и до того невероятные, что им никто не поверит. На этих основаниях я не счел нужным входить в разговор, будучи вполне уверен, что наставник предъявит кое-что еще, несколько покрупнее, из своей нравственной философии.

— Н-да! — произнес писарь, качнув головою, — в нонешнее время действительно, что курица дороже человека.

— Д-дороже! Много!.. Да что такое человек? Ну, что я такое, например? Жил, жил — народил детей… Умри — оставить нечего!.. Перед богом!.. Может быть, там что-нибудь и есть, — ну, да что это? пустяки!.. А ведь обязанности-то, изволите видеть, какие, вот у меня две дочери… Обязан я их пристроить? Теперь сын, — сертучишко, сапожишки, шапчонку надобно ему?.. Так или нет-с?

Мы сказали, что так.

— То-то и оно-с!.. Н-нет, как можно!.. А вы вот, господа, научите нас, простых людей, как тут быть… Мы вам спасибо скажем.

Научить мы не могли и отказались. Наставник засмеялся и смягчился.

— Нет, в самом деле, — сказал он, — вот вы из Петербурга, все авось что-нибудь посоветуете… Хочу я, признаться, о воспособлении попросить. Учрежден, изволите видеть, комитет, из коего назначают, милостивые государи, вспомоществования или воспособления учащим в виде единовременной выдачи. Как вы посоветуете?

— Прошение подать надобно, — сказал писарь.

— То-то, прошение ли? — обратился наставник к нам, недоумевая.

— Должно быть.

— Гм… Да. Прошение… Ну, а в том случае, ежели рвение мое не будет уважено воспособлением, могу ли я, без опасности, помощника просить? Дескать, десять лет состою на должности, но сил моих нету…

— А много у вас учеников? — спросил мой товарищ.

— Да это учеников-то найдем как-нибудь… Не бог весть… Это мы как-нибудь… Я веду речь к тому, что не известно ли вам, не слыхали ли как-нибудь в столице-то, какое количество учащихся потребно, дабы выдано было воспособление? Или бы на помощника?

— Нет, не слыхали.

— Гм! Были слухи, будто бы комплект двести учащихся. Ну, предположим, я до пятисот младенцев обозначу, могу ли я в то время претендовать без опасности? Даже, предположим, я и до шестисот обозначу младенцев?

— Зачем же вам помощника-то? ведь учеников не бог весть? — сказал мой товарищ.

— Не в том!.. Помощника не помощника, а все бы я охотнее пятьдесят-то целковых в карман положил… Годится!.. Вот расчет в чем… Помощником-то я бы вот сынишку зачислил… Так как же, господа?.. Не присоветуете?

Мы ничего не могли присоветовать.

— Не знаете? Гм…

— Первым долгом прошение! — повторил писарь. Наставник пытливо поглядел на него сбоку, придерживая рукою подбородок.

— Прошение? — повторил он. — Ну, предположим, и прошение. Превосходно, а ну-ко да придерутся? Ведь нонешний народ-то "лукав и преогорчаваяй"?

— Придраться могут. Время строгое! — сказал писарь.

— Вот то-то вот! Ну-ко да намылят шею-то?.. Прошение, что такое? Подать можно; отчего не подать. А ну-ко да вцепятся?.. То-то, брат!.. Мне и самому частенько-таки в голову забредает… — сем, мол, куда-нибудь прошение… попрошу… авось… Иной раз даже и очень тебя буровит: "подай! подай!" Ну, боюсь! Время лютое. Кажется, и ничего бы, а боишься… Кажется, и резоны есть, и законные основания, а подумаешь… и неловко! Возьмем, например, хоть бы школу эту… Первое дело — староста дров жалеет, следовательно, есть предлог не пойти. Резонное дело. Второй пункт — училище есть дело благотворения — хочу иду, хочу нет. Можно, стало быть, и совсем не утруждаться и возложить дело на помощника. Кажется, чего бы лучше? Какие еще могут быть резоны? Хорошо. Вот и думаю я: сем помощника попрошу?.. Селение многочисленное, и, следовательно, все права я имею на помощника. И главное имею в расчете-то, что деньгами выдают на помощника. Ну, и затеешь просьбицу… все целковых тридцать, думаю себе; и затеешь черничек, да вдруг как влетит в голову-то "придерутся", и сядешь! Что будешь делать! Времена тяжкие! Все не в лад!

Наставник со вздохом обвел нас грустным взором, тревожно потер ладонями колена и присовокупил:

— А что это вы говорите — прошение, то действительно: иное время не знаешь, куда деться, так тебя и сует: "подай-ко владыке! подай в земство! подай совету!" Так тебя ровно кто по голове молотит да приговаривает, потому есть резоны. Н-ну, робок! Кажется, и не с чего, а пугаюсь… Время не то!

И наставник глубоко задумался.

Все это он говорил необыкновенно нежным дискантом, достаточно смягченным в глубине жирного и короткого горла. При помощи этого умилительного голоса и обворожительных манер, напоминавших, как уже сказано, нечто женское, престарелый пастырь предъявил публике еще несколько подобного рода суждений, от которых "свежий человек" легко мог бы растеряться, если бы принял в расчет, что суждения эти высказываются при посторонних, в которых, быть может, скрываются ревизоры. Что же, стало быть, хранится в тайниках души этого наставника? какого свойства те соображения, которые высказываются в семье с глазу на глаз, без свидетелей?.. Наслушавшись таких соображений, мы взялись было за шапки, как наставник торопливо побежал к окну, завидев кого-то на улице, и почти с благоговейным испугом произнес: