Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - [9]

Шаги смолкли, а они все еще лежали тихо-тихо, не шевелясь. Потом прошептали друг дружке «спокойной ночи» и провалились в сон. Спали они как всегда спокойно, не ворочаясь, и их никто не заметил.

(Разумеется, Саксонберг, балдахин над кроватью тоже сыграл свою роль.)

Глава 4

На следующее утро Эмма и Джимми проснулись совсем рано, еще до рассвета. В животах у обоих было пусто и плоско, как в выдавленном тюбике от зубной пасты. Надо было поскорее вставать и прятаться в безопасное место, пока сотрудники музея не пришли на работу.

Ни Джимми, ни Эмма не привыкли подниматься в такую рань, тем более такими неумытыми и голодными. Одеваясь, они не разговаривали, только дрожали и ежились. Этот особый предрассветный холод знаком каждому, кто встает слишком рано. Он одинаков и зимой и летом, потому что исходит не снаружи, а изнутри. Видимо, в любое время года что-то внутри нас прекрасно понимает: глупо вставать, когда утро еще не настало. Эмма особенно не любила тот миг, когда пижама уже снята, а белье еще не надето. Поэтому, перед тем как переодеться, она всегда раскладывала белье на постели, чтобы влезть в него как можно быстрее. И сейчас она тоже так сделала, но, натягивая маечку, помедлила, с наслаждением вдыхая чудесный аромат стирального порошка и чистой хлопчатобумажной ткани. Свежие запахи всегда были у Эммы на втором месте после изысканности и красоты.

Когда они оделись, Эмма прошептала на ухо Джимми:

— Прячем вещи — и по кабинам!

Они решили рассовать портфели и футляры по разным тайникам. Возможно, какой-нибудь смотритель что-то и обнаружит — но ведь не всё сразу! А метки со своими именами Эмма и Джимми сняли со всех вещей еще дома. Но это догадался бы сделать любой ребенок, который хотя бы месяц в своей жизни смотрел телевизор.

Эмма спрятала скрипичный футляр в саркофаге. Саркофаг был гораздо выше Эммы — Джимми даже пришлось подсадить сестру, чтобы она могла дотянуться. Это был древнеримский мраморный саркофаг с красивой резьбой и без крышки. Портфель Эмма пристроила за гобеленовой ширмой в зале французской мебели. Джимми хотел было припрятать свое имущество среди египетских мумий, но Эмма сказала, что незачем так усложнять себе жизнь. Египетское крыло Метрополитена находилось чересчур далеко от их спальни, и добираться туда пришлось бы с такими трудностями, что проще уж сразу в Египет. Поэтому Джимми пришлось засунуть футляр от трубы в огромную погребальную урну, а портфель примостить за драпировкой, служившей фоном для какой-то средневековой статуи.

А вот ящики всех старинных столов, буфетов и комодов зачем-то были заперты наглухо — ни один из них не хотел выдвигаться. Похоже, музейных работников совсем не заботило, удобно ли Джеймсу Кинкейду.

Команда «по кабинам» означала: пора снова отправляться в туалетные кабинки, чтобы переждать опасное время, когда музей еще закрыт для посетителей, но уже открыт для сотрудников. Джимми и Эмма умылись, причесались и даже почистили зубы. А затем потянулись тоскливые минуты ожидания.

В то первое утро брат с сестрой еще не знали, когда именно сотрудники Метрополитена приходят на работу, поэтому заняли свои позиции задолго до десяти. Эмма терпеливо ждала, и в животе ее было так же пусто, как в музейных коридорах перед открытием. Есть хотелось больше всего на свете, но она изо всех сил старалась не думать о еде.

А вот Джимми в то утро допустил досадную оплошность. Услышав звук текущей из крана воды, он подумал, что музей уже открыт и кто-то из посетителей просто зашел в уборную. Джимми взглянул на часы. Было пять минут одиннадцатого — а ведь музей открывается в десять. И он спокойно вышел из кабинки. Но оказалось, что это никакой не посетитель, а уборщик, который набирал воду в ведро. Он как раз наклонился, отжимая швабру, — и тут вдруг неведомо откуда перед ним появились ноги мальчика, а следом и сам мальчик.

— Ты откуда взялся? — спросил уборщик.

Джимми улыбнулся:

— Мама говорит, что ей меня Бог послал.

Он учтиво поклонился и вышел, в восторге от того, что лицом к лицу столкнулся с опасностью и так достойно вышел из положения. Ему не терпелось рассказать эту историю сестре, но на голодный желудок Эмме трудно было в полной мере оценить его находчивость.

Ресторан при музее открывался только в одиннадцать тридцать, а кафетерий и того позже. Не в силах ждать, они вышли из музея и направились прямиком к уличному кафе-автомату. Джимми отсчитал двадцать пятицентовых монет и половину вручил Эмме, а половину оставил себе. Купив себе бутерброд с сыром и кофе, он мгновенно проглотил то и другое, но ни капельки не наелся. Поэтому он сказал Эмме, что можно, если она хочет, купить еще два пирожных по двадцать пять центов. Эмма, которая съела кашу и выпила ананасовый сок, объяснила брату, что он неправильно питается: на завтрак надо есть завтрак, а не полдник. Джимми в ответ заявил, что все это глупости и нужно смотреть на вещи шире.

Эмма и Джимми учли все ошибки вчерашнего дня. Зная, что поесть им удастся не больше двух раз, они купили пакетики крекеров с ореховой начинкой и рассовали по карманам: это на вечер. А пообедать они решили в музейном кафетерии, примазавшись к какой- нибудь группе школьников. Этих групп там было полным-полно — выбирай любую. Если раствориться в толпе, твоего лица никто не запомнит.